Григорий Окунь

Проповедь справедливости и добра
Анатолию Алексину - 85 лет

Когда говоришь о выдающемся мастере слова, достигающем восьмидесяти пяти лет, очень хочется подвести итоги. Разумеется, перед грядущей дорогой... «Я русский писатель», - неукоснительно подчеркивает юбиляр. Но в то же время... Он издан на сорока восьми языках мира: шеститомное собрание сочинений в Японии, десятки изданий в Китае (недавно присланы две новые книжки), множество книг в Америке, а также в Германии, Франции, Греции, Чехии и других европейских странах. 

Уверен, что в тех «зарубежных» краях и страницы единой не переведут и не издадут, ежели она не будет иметь гарантированного успеха у любителей литературы. «Писатель живет ради читателей, - утверждает Алексин. - Писатель без читателей - это все равно что врач без пациентов...» А вот, нам на радость, алексинская повесть и рассказы на иврите. Всего не перечислить!

Высоко в горах Кавказа, там, где была разгромлена отборная фашистская дивизия с сентиментальным названием «Эдельвейс», воздвигнут мраморный памятник павшим в отчаянном сражении героям. А на памятнике высечены слова: «Люди не должны жить минувшим горем... Но тех, кто спас их от горя, они обязаны помнить!» То строки из повести Анатолия Алексина. И он вправе этим гордиться.

Писатель удостоен званий лауреата престижнейших международных премий, Государственных премий СССР и России, Золотой медали имени Януша Корчака, включен в Почетный список имени X. К. Андерсена... Он член Международного ПЕН-клуба, член-корреспондент Российской Академии образования. Имя ero внесено в библиографические тома России, США, Великобритании.

Передо мной девятитомник юбиляра, не так давно выпущенный в Москве. Завершающий, девятый том также включает в себя далеко не полный перечень исследований его творчества. Их сотни... Назову лишь некоторые: две увесистые книги уважаемых докторов наук, более десяти статей незабвенного Льва Разгона, мудрые обзоры Константина Паустовского, Льва Кассиля, Наталии Сац, почитаемого литературоведа, годами возглавлявшего кафедру русского языка и литературы Московского университета Владимира Турбина; глубокие статьи ныне главного редактора журнала «Знамя», кстати, недавно посетившего Израиль, доктора наук Сергея Чупринина и ответственного секретаря жюри Букеровских премий, тоже доктора наук Игоря Шайтанова... И их высокими званиями не будем пренебрегать! О повестях, адресованных юным читателям, дважды и, конечно, талантливо писал Дмитрий Быков, Его высказывания вошли в том «Русские писатели двадцатого века» (Москва).

Нет, это ни в коем случае не «пробежка» по именам, фамилиям и изданиям, а, повторюсь, необходимое, на мой взгляд, подведение итогов! Потому я продолжу столь убедительные «перечисления» в дни юбилея Анатолия Георгиевича...

Не однажды повести Алексина становились спектаклями и фильмами, а в них были заняты знаменитые актеры, которые ни в чем незначительном играть бы не согласились: Олег Табаков, Василий Меркурьев, Николай Караченцов, Зоя Федорова, Алиса Фрейндлих, Валентина Сперантова, Лия Ахеджакова, Ада Роговцева, Вениамин Смехов, Ирина Муравьева, Сергей Филиппов, Леонид Куравлев, Борис Чирков...
Среди самых дорогих для меня книг, которые «прибыли»
вместе со мной на Святую землю, есть и «Роман-газета», вобравшая в себя шесть алексинских повестей. Тираж кажется сегодня ошеломляющим, попросту нереальным: два с половиной миллиона экземпляров. Послесловие к тому, что составило содержание именно того издания «Роман-газеты», принадлежит перу литературоведа, возглавлявшего тоже весьма популярный российский журнал, Игоря Мотяшова. И вот редчайший для меня случай: почти каждая фраза того послесловия, каждая мысль автора полностью совпадают с моим представлением о творчестве Анатолия Алексина. Потому и позволю себе, в порядке исключения, сделать Игоря Мотяшова словно бы соавтором моего выступления на этих уважаемых мною газетных страницах:

«Анатолий Алексин чаще всего называет свои произведения повестями, но по числу печатных знаков это скорее большие рассказы, а по объему художественной информации - романы. Своеобразный это жанр утверждается Алексины очень энергично и результативно. Когда-то Михаил Пришвин чье ощущение эпохи было удивительно острым, мечтал та сгустить слова, чтобы довести их мощь «до очевидности физической силы»... Теперь сгущенной струей воды режут металл и камень. Сгущенным лучом-лазером оперируют сетчатку глаза Магнитофоны и радиоприемники запросто умещаются в кармане. Исполняя функции громоздких ламповых аппаратов, транзисторные «малыши» не уступают, однако, им в конструктивной сложности. «Сгущение слова» - одна из примет литературы наших дней. По крайней мере, немалых произведений. Думается, новаторское значение «коротких» повестей Алексина

- «Безумная Евдокия», «Третий в пятом ряду», «Сердечная недостаточность», «Домашний совет» и «Мой брат играет на кларнете», «Раздел имущества», «А тем временем где-то...» и других

- в том, что «краткость» писателя всегда точна и оттого особенно волнующа... Важно отметить: сжатость алексинской прозы достигается не ценой художественных потерь. «Телеграфный» лаконизм не прельщает писателя. Ему важно сохранить на древе искусства живую крону, а не обрубить сучья. Сгущая слова, Алексин локализует время и пространство, в которых развивается действо, ограничивает число действующих лиц, «нагружает» сюжет с ювелирной тщательностью до границ абсолютной необходимости. Авторская речь персонажей, даже детей, часто афористична. Драматизм, психологическая напряженность органично переплетаются с юмором - то мягким, то едким, то доходящим до «смеха сквозь слезы». Слово как элемент образно-художественной системы произведения у Алексина многогранно... Характерное качество этой прозы - музыкальность. Не ритмичность, не орнаментальность, а именно музыкальность. Композиция, напоминающая композицию музыкальных пьес. Перекличка мотивов... Порой у нас говорят «подтекст» в тех случаях, когда нечего сказать о самом тексте. Проза Алексина позволяет говорить о подтексте в его истинном значении. Это мысль, рожденная смысловой насыщенностью текста».

Послесловие в давней «Роман-газете» насчитывает еще много убористых страниц. Я привел лишь выдержки, которые, уверен, ничуть не устарели - и сегодня, когда писатель, вновь напоминаю, отмечает свое восьмидесятипятилетие, доставят ему радость. Право же, он ее заслужил... Да, упомянутый Игорь Мотяшов оказался будто бы соавтором в наших оценках особенностей алексинской прозы, которые полностью совпадают.

Однажды, помнится, я спросил Анатолия Георгиевича: «Правда ли, что истинный мастер слова, преклоняясь перед многими гениями мировой литературы, имеет для себя все же одного главного кумира?»

«Мой главный кумир, - не задумываясь ответил писатель, -Антон Павлович Чехов. Он, полагаю, как никто, умел подвергать читателей большим потрясениям на сравнительно небольшом пространстве. К примеру, из трагичных творений меня с детства более всего потряс короткий чеховский рассказ, который зримо повествует о девочке-няньке, которая душит -представляете, душит! - младенца, сутками не дающего ей заснуть! «Спать хочется» - поражающее, хоть вроде и прямолинейное название...»

...Ежели бы меня спросили, как одной фразой определить главную суть сочинений Алексина, я бы ответил: «Это проповедь справедливости и добра...» Сражаясь за справедливость в человеческих отношениях и деяниях, автор непримиримо, искусно разоблачает жестокие атаки несправедливости, бесчестия, прячущиеся порой за обманными словами и действиями. Непримиримая схватка добра и зла происходит на страницах произведений юбиляра, отважно стремящегося отстоять истину и разоблачить хитроумное коварство, жесткость и ложь. А если порядочность, случается, не побеждает на тех страницах, писатель все равно дарит нам уверенность, убеждение, веру, что будущее непременно станет принадлежать справедливости. Даже если нам не удастся стать свидетелями той победы. Писатель, чудится, прокладывает к ней дорогу.

Алексин высоко чтит свой союз с читателями, а его жена Татьяна бережно хранит сотни и сотни писем, адресованных супругу. Приведу лишь одно из тех писем, которое пришло от Веры Клинч из Реховота: «Дорогой Анатолий Георгиевич! Наша семья уже много лет обожает ваши книги. Вам, должно быть, приятно узнать, что не только бабушка и дедушка (шестидесяти и семидесяти двух лет), мама и папа (сорока и сорока трех лет), но и шестнадцатилетний сын и внук, ставший израильтянином в пятилетнем возрасте и носящий ивритское имя Амит, зачитываются по-русски вашими произведениями... Пишу это письмо не только для того, чтобы сообщить вам об этом (вы обласканы читательским вниманием, и очередные восторги вряд ли вас воодушевят). Просто я хочу высказать общее мнение трех поколений нашей семьи о том, что у вас есть повесть, о которой вы почему-то никогда не упоминаете (видимо, относитесь к ней несерьезно), но которую мы считаем абсолютным шедевром, -это «Очень страшная история». Уже очень много лет мы периодически перечитываем ее вслух и умираем от смеха. Цитаты из этой повести навечно поселились в нашем доме и стали семейным фольклором. Каждый раз, когда мы читаем ее вместе и хохочем, возникает ощущение какого-то счастья, - на время чтения все проблемы отходят в сторону и делается просто хорошо и спокойно на душе. Спасибо вам за эту повесть и, конечно, за многие другие прекрасные книги (особенно за «Сагу о Певзнерах»)».

Это письмо нельзя было сократить - его надо было привести целиком, от строчки до строчки. И хотя оно - одно из очень многих, но с особо покоряющей искренностью выражает читательскую любовь и глубокое уважение к творчеству прекрасного создателя десятков повестей, рассказов и романов. Поздравляя писателя, я обильно цитировал и мнения других авторов. Это необычно?

Пусть так... Делал я это вполне сознательно: очень уж хотелось, чтоб в эти дни прозвучало не только мое личное мнение...

(Автор - профессор, доктор филологических наук)