ОБ АНАТОЛИИ АЛЕКСИНЕ И ЕГО КНИГАХ

Отзывы в этом разделе написали:
Татьяна Алексина, Игорь Шайтанов, Наталия САЦ, Лев РАЗГОН, Лидия КНЯЗЕВА, Мария ПРИЛЕЖАЕВА, Лев КАССИЛЬ, Агния БАРТО, Афанасий САЛЫНСКИЙ, Игорь МОТЯШОВ, Владимир ВОРОНОВ, Сергей ИВАНОВ, Валентина МИТНИК, Григорий ОКУНЬ, Андрей ДЕМЕНТЬЕВ, Григорий ФИЛЬКОВСКИЙ, Леон АГУЛЯНСКИЙ, Михаил ПОЛЬСКИЙ.

Представлены интервью, которые взяли у писателя журналисты:
Петр ЛЮКИМСОН, Наталья ДАРДЫКИНА, Дмитрий БЫКОВ.

Представлены записи на своих книгах, которые подарили писателю:
Евгений ЕВТУШЕНКО, Юрий КОВАЛЬ, Юнна МОРИЦ, Владимир ПРИХОДЬКО, Андрей ДЕМЕНТЬЕВ, Дина РУБИНА, Николай НОСОВ, Леонид ЗОРИН,

Эпиграфом к творчеству писателя могут стать слова Игоря Шайтанова, известного критика и литературоведа, профессора, доктора филологических наук, который так назвал своё эссе о творчестве Анатолия Алексина на страницах журнала "Знамя":

«О людях лет тринадцати и о каждом из нас...».

„Увлекательно, остроумно, с логически оправданными и одновременно неожиданными сюжетными поворотами... Главная мысль: истинное добро бескорыстно! Анатолий Алексин восстает против душевной бестактности, против грубого вторжения во внутренний мир человека.

Наталия САЦ, народная артистка СССР

   Анатолий Алексин, как правило, воздерживается от тяжко-окончательной оценки даже тех, кому после его детального нравственного исследования можно было бы поставить диагноз: злокачественно, неизлечимо. Писатель предоставляет право ставить моральные диагнозы читателям, потому что полностью доверяет их умению не только отличать добро от зла, но и устанавливать «степень виновности».

Лев РАЗГОН

   Я люблю повести и рассказы Анатолия Алексина, люблю за многое: за тонкое проникновение в духовный мир юных и взрослых героев, за чистоту и лиризм, за юмор я жизнерадостность... Как и в жизни, в этих произведениях серьезное и веселое, грустное и смешное живут не на разных улицах, а идут рядом, помогая друг другу.

Лидия КНЯЗЕВА, народная артистка СССР

   ...Правда о жизни была бы полуправдой, если бы чуткий к добру писатель не распознавал зло, которое еще бродит по свету, или захотел бы о нем умолчать. Нет, Анатолий Алексин не закрывает глаза на зло, видит его точно и беспощадно... В книгах Алексина не встретишь нравоучительных сентенций, громких слов. Любимых и нелюбимых героев он рисует просто и тонко, неоднолинейно. Алексин лаконичен и в лаконичности своей удивительно ёмок. Я искренне убеждена: собранные вместе довести Анатолия Алексина составят целую энциклопедию педагогических, нравственных, художественных наблюдений, открытий, знаний. Книги Алексина воспитывают, зовут к высоким идеалам не только детей и юношей, не только им распахивают окна в мир...

Мария ПРИЛЕЖАЕВА

   Анатолий Алексин всем своим творчеством утверждает взрослость - понятие не столько возрастное, сколько нравственное, и определяется она прежде всего не датой рождения, указанной в паспорте, а деяниями человека.
... Подчас эти книги уже лишены обложек - и в школьных мастерских любовно запеленывают их я самодельные картонные переплеты. Анатолий Алексин подарил не просто литературных персонажей... а настоящих, очень надежных, уже не раз в жизни пригодившихся друзей...

Лев КАССИЛЬ

   Произведения эти как бы изнутри озарены светом истинной человечности.
Агния БАРТО

   Анатолий Алексин кажется мне одним из тех героев его повестей, рассказов и пьес, которых не раз называли рыцарями деятельного благородства, Именно это достоинство он непрестанно утверждает. Про него не скажешь: призывает к одному, а поступает по-другому. К чему призывает, то и совершает сам. Он будоражат совесть, обостряет память, священное чувство долга.

Афанасий САЛЫНСКИЙ

К началу страницы

Проповедь справедливости и добра
Анатолию Алексину - 85 лет

Григорий Окунь

Когда говоришь о выдающемся мастере слова, достигающем восьмидесяти пяти лет, очень хочется подвести итоги. Разумеется, перед грядущей дорогой... «Я русский писатель», - неукоснительно подчеркивает юбиляр. Но в то же время... Он издан на сорока восьми языках мира: шеститомное собрание сочинений в Японии, десятки изданий в Китае (недавно присланы две новые книжки), множество книг в Америке, а также в Германии, Франции, Греции, Чехии и других европейских странах. 

Уверен, что в тех «зарубежных» краях и страницы единой не переведут и не издадут, ежели она не будет иметь гарантированного успеха у любителей литературы. «Писатель живет ради читателей, - утверждает Алексин. - Писатель без читателей - это все равно что врач без пациентов...» А вот, нам на радость, алексинская повесть и рассказы на иврите. Всего не перечислить!

Высоко в горах Кавказа, там, где была разгромлена отборная фашистская дивизия с сентиментальным названием «Эдельвейс», воздвигнут мраморный памятник павшим в отчаянном сражении героям. А на памятнике высечены слова: «Люди не должны жить минувшим горем... Но тех, кто спас их от горя, они обязаны помнить!» То строки из повести Анатолия Алексина. И он вправе этим гордиться.

Писатель удостоен званий лауреата престижнейших международных премий, Государственных премий СССР и России, Золотой медали имени Януша Корчака, включен в Почетный список имени X. К. Андерсена... Он член Международного ПЕН-клуба, член-корреспондент Российской Академии образования. Имя ero внесено в библиографические тома России, США, Великобритании.

Передо мной девятитомник юбиляра, не так давно выпущенный в Москве. Завершающий, девятый том также включает в себя далеко не полный перечень исследований его творчества. Их сотни... Назову лишь некоторые: две увесистые книги уважаемых докторов наук, более десяти статей незабвенного Льва Разгона, мудрые обзоры Константина Паустовского, Льва Кассиля, Наталии Сац, почитаемого литературоведа, годами возглавлявшего кафедру русского языка и литературы Московского университета Владимира Турбина; глубокие статьи ныне главного редактора журнала «Знамя», кстати, недавно посетившего Израиль, доктора наук Сергея Чупринина и ответственного секретаря жюри Букеровских премий, тоже доктора наук Игоря Шайтанова... И их высокими званиями не будем пренебрегать! О повестях, адресованных юным читателям, дважды и, конечно, талантливо писал Дмитрий Быков, Его высказывания вошли в том «Русские писатели двадцатого века» (Москва).

Нет, это ни в коем случае не «пробежка» по именам, фамилиям и изданиям, а, повторюсь, необходимое, на мой взгляд, подведение итогов! Потому я продолжу столь убедительные «перечисления» в дни юбилея Анатолия Георгиевича...

Не однажды повести Алексина становились спектаклями и фильмами, а в них были заняты знаменитые актеры, которые ни в чем незначительном играть бы не согласились: Олег Табаков, Василий Меркурьев, Николай Караченцов, Зоя Федорова, Алиса Фрейндлих, Валентина Сперантова, Лия Ахеджакова, Ада Роговцева, Вениамин Смехов, Ирина Муравьева, Сергей Филиппов, Леонид Куравлев, Борис Чирков...
Среди самых дорогих для меня книг, которые «прибыли»
вместе со мной на Святую землю, есть и «Роман-газета», вобравшая в себя шесть алексинских повестей. Тираж кажется сегодня ошеломляющим, попросту нереальным: два с половиной миллиона экземпляров. Послесловие к тому, что составило содержание именно того издания «Роман-газеты», принадлежит перу литературоведа, возглавлявшего тоже весьма популярный российский журнал, Игоря Мотяшова. И вот редчайший для меня случай: почти каждая фраза того послесловия, каждая мысль автора полностью совпадают с моим представлением о творчестве Анатолия Алексина. Потому и позволю себе, в порядке исключения, сделать Игоря Мотяшова словно бы соавтором моего выступления на этих уважаемых мною газетных страницах:

«Анатолий Алексин чаще всего называет свои произведения повестями, но по числу печатных знаков это скорее большие рассказы, а по объему художественной информации - романы. Своеобразный это жанр утверждается Алексины очень энергично и результативно. Когда-то Михаил Пришвин чье ощущение эпохи было удивительно острым, мечтал та сгустить слова, чтобы довести их мощь «до очевидности физической силы»... Теперь сгущенной струей воды режут металл и камень. Сгущенным лучом-лазером оперируют сетчатку глаза Магнитофоны и радиоприемники запросто умещаются в кармане. Исполняя функции громоздких ламповых аппаратов, транзисторные «малыши» не уступают, однако, им в конструктивной сложности. «Сгущение слова» - одна из примет литературы наших дней. По крайней мере, немалых произведений. Думается, новаторское значение «коротких» повестей Алексина

- «Безумная Евдокия», «Третий в пятом ряду», «Сердечная недостаточность», «Домашний совет» и «Мой брат играет на кларнете», «Раздел имущества», «А тем временем где-то...» и других

- в том, что «краткость» писателя всегда точна и оттого особенно волнующа... Важно отметить: сжатость алексинской прозы достигается не ценой художественных потерь. «Телеграфный» лаконизм не прельщает писателя. Ему важно сохранить на древе искусства живую крону, а не обрубить сучья. Сгущая слова, Алексин локализует время и пространство, в которых развивается действо, ограничивает число действующих лиц, «нагружает» сюжет с ювелирной тщательностью до границ абсолютной необходимости. Авторская речь персонажей, даже детей, часто афористична. Драматизм, психологическая напряженность органично переплетаются с юмором - то мягким, то едким, то доходящим до «смеха сквозь слезы». Слово как элемент образно-художественной системы произведения у Алексина многогранно... Характерное качество этой прозы - музыкальность. Не ритмичность, не орнаментальность, а именно музыкальность. Композиция, напоминающая композицию музыкальных пьес. Перекличка мотивов... Порой у нас говорят «подтекст» в тех случаях, когда нечего сказать о самом тексте. Проза Алексина позволяет говорить о подтексте в его истинном значении. Это мысль, рожденная смысловой насыщенностью текста».

Послесловие в давней «Роман-газете» насчитывает еще много убористых страниц. Я привел лишь выдержки, которые, уверен, ничуть не устарели - и сегодня, когда писатель, вновь напоминаю, отмечает свое восьмидесятипятилетие, доставят ему радость. Право же, он ее заслужил... Да, упомянутый Игорь Мотяшов оказался будто бы соавтором в наших оценках особенностей алексинской прозы, которые полностью совпадают.

Однажды, помнится, я спросил Анатолия Георгиевича: «Правда ли, что истинный мастер слова, преклоняясь перед многими гениями мировой литературы, имеет для себя все же одного главного кумира?»

«Мой главный кумир, - не задумываясь ответил писатель, -Антон Павлович Чехов. Он, полагаю, как никто, умел подвергать читателей большим потрясениям на сравнительно небольшом пространстве. К примеру, из трагичных творений меня с детства более всего потряс короткий чеховский рассказ, который зримо повествует о девочке-няньке, которая душит -представляете, душит! - младенца, сутками не дающего ей заснуть! «Спать хочется» - поражающее, хоть вроде и прямолинейное название...»

...Ежели бы меня спросили, как одной фразой определить главную суть сочинений Алексина, я бы ответил: «Это проповедь справедливости и добра...» Сражаясь за справедливость в человеческих отношениях и деяниях, автор непримиримо, искусно разоблачает жестокие атаки несправедливости, бесчестия, прячущиеся порой за обманными словами и действиями. Непримиримая схватка добра и зла происходит на страницах произведений юбиляра, отважно стремящегося отстоять истину и разоблачить хитроумное коварство, жесткость и ложь. А если порядочность, случается, не побеждает на тех страницах, писатель все равно дарит нам уверенность, убеждение, веру, что будущее непременно станет принадлежать справедливости. Даже если нам не удастся стать свидетелями той победы. Писатель, чудится, прокладывает к ней дорогу.

Алексин высоко чтит свой союз с читателями, а его жена Татьяна бережно хранит сотни и сотни писем, адресованных супругу. Приведу лишь одно из тех писем, которое пришло от Веры Клинч из Реховота: «Дорогой Анатолий Георгиевич! Наша семья уже много лет обожает ваши книги. Вам, должно быть, приятно узнать, что не только бабушка и дедушка (шестидесяти и семидесяти двух лет), мама и папа (сорока и сорока трех лет), но и шестнадцатилетний сын и внук, ставший израильтянином в пятилетнем возрасте и носящий ивритское имя Амит, зачитываются по-русски вашими произведениями... Пишу это письмо не только для того, чтобы сообщить вам об этом (вы обласканы читательским вниманием, и очередные восторги вряд ли вас воодушевят). Просто я хочу высказать общее мнение трех поколений нашей семьи о том, что у вас есть повесть, о которой вы почему-то никогда не упоминаете (видимо, относитесь к ней несерьезно), но которую мы считаем абсолютным шедевром, -это «Очень страшная история». Уже очень много лет мы периодически перечитываем ее вслух и умираем от смеха. Цитаты из этой повести навечно поселились в нашем доме и стали семейным фольклором. Каждый раз, когда мы читаем ее вместе и хохочем, возникает ощущение какого-то счастья, - на время чтения все проблемы отходят в сторону и делается просто хорошо и спокойно на душе. Спасибо вам за эту повесть и, конечно, за многие другие прекрасные книги (особенно за «Сагу о Певзнерах»)».

Это письмо нельзя было сократить - его надо было привести целиком, от строчки до строчки. И хотя оно - одно из очень многих, но с особо покоряющей искренностью выражает читательскую любовь и глубокое уважение к творчеству прекрасного создателя десятков повестей, рассказов и романов. Поздравляя писателя, я обильно цитировал и мнения других авторов. Это необычно?

Пусть так... Делал я это вполне сознательно: очень уж хотелось, чтоб в эти дни прозвучало не только мое личное мнение...

(Автор - профессор, доктор филологических наук)

Газета "Вести", 09.08.2009 г. 9-ое июля 2009 г.

К началу страницы

ИНТЕРВЬЮ

АНАТОЛИЙ АЛЕКСИН:  "ПИШУ ДО СИХ ПОР ПЕРОМ..."

Скажу сразу: это интервью нельзя считать объективным, так как относиться объективно к Анатолию Георгиевичу Алексину я просто не могу. И дело не только в том, что очень долгие годы на моей книжной полке стоял зачитанный до дыр сборник его повестей "Третий в пятом ряду", многие страницы которого я знал наизусть. Дело в том, что Анатолий Георгиевич сыграл особую роль и в моей журналистской судьбе. В седьмом классе я отправил на его имя в журнал "Юность" письмо со своими, прямо скажем, откровенно графоманскими виршами. Однако, будучи уверенным в собственной гениальности, я имел наглость сделать к стихам приписку: 'Теперь все зависит от вашего мнения. Если вы опубликуете эти стихи и скажете, что мне стоит продолжать писать, - я продолжу. Если же нет -брошу навсегда!" И вот через некоторое время Анатолий Георгиевич появляется на экране телевизора и говорит: "Недавно один мальчик прислал мне письмо, в котором он говорит, что, если я одобрю его стихи, то он будет писать, а нет - не будет. Так вот, я решил ему не отвечать. Если у него действительно есть творческие способности, то он продолжит писать и без моего ответа. А если бросит - значит, ему и в самом деле не стоит писать!" Я не бросил... То был первый из многих уроков, преподанных мне впоследствии Анатолием Алексиным. Каждый из них остался в моей памяти, и за каждый я ему безмерно благодарен. Думаю, эту благодарность разделяют и миллионы читателей во всем мире: книги Алексина переведены переведены на 48 языков и тираж их превысил 120 миллионов экземпляров. Недавно, буквально при мне, доставили книги, изданные в Китае... Достаточно пройтись по книжным магазинам, чтобы убедиться: алексинские произведения там никогда надолго не залеживаются.

Анатолию Алексину исполняется 85 лет, и это действительно замечательный повод для того, чтобы, используя его же выражение, "перелистать годы" и, одновременно, попытаться заглянуть в будущее.

- Как, Анатолий Георгиевич, построим нашу беседу?

- Однажды Лев Николаевич Толстой присел на ступеньку крыльца своего яснополянского дома, и тут же в щеку ему вонзился комар. Толстой прихлопнул его ладонью. Ну, а толстовец Чертков, сидевший с ним рядом, начал нудить:
- Вот вы, Лев Николаевич, учите нас "Не убий, не противься злом насилию", а сами убили комара, и на щеке у вас кровь...
- Не живите так подробно! - ответил Толстой.
К словам гения следует прислушаться. Будем беседовать без излишних подробностей.

- Давайте начнем с того, кому вы больше всего обязаны своим становлением как писатель.
- Позвольте я сформулирую этот вопрос несколько по-другому: "Кому я больше всего обязан всем своим бытием?" Так вот; больше всего я обязан двум женщинам - моей, к несчастью, уже покойной маме и моей жене Татьяне, сыгравшей в жизни моей роль, масштаб которой столь! велик, что определить его я не смогу. Не: сумею найти и слов, достойных того масштаба...

- Теперь совсем об ином... Чувствуете ли в эти дни нравственную потребность принести перед кем-нибудь покаяние?

- Думаю, каждому человеку есть перед кем покаяться, - абсолютно безгрешных людей не встречал. Расскажу лишь об одном факте из моей жизни, о котором я, в принципе, часто рассказываю, не могу; его забыть...

По моим повестям было поставлено немало фильмов и пьес. С пьесами мне везло: в них играли выдающиеся актеры, а вот в кино везло куда меньше. Сергей Аполлинарьевич Герасимов говорил мне: 'Театр близок к литературе, а кино - не всегда. Там, вдали от автора, позволяют себе отклоняться от первоисточника, "творят" порою прямо на съемках собственные тексты, придумывают собственные мизансцены... Такое случается...

Сделали телевизионный фильм по моей повести "Поздний ребенок". Снимал его молодой режиссер Константин Ершов. На просмотре картины я почувствовал, что она мне не нравится. Человек по натуре своей я довольно мягкотелый, но тут неожиданно во мне что-то встрепенулось: почудилось, что вместо "позднего ребенка" мне подсунули какого-то чужого. Да еще одна из руководительниц телевидения той поры шептала мне в ухо: "Вас исказили! Неужели вы это примете?!" Словом, я не поддержал Костю Ершова, -это ударило по его самолюбию, да и материально, думаю, он тоже пострадал. Вскоре фильм показали по телевидению. А на следующий день, утром, звонит мой незабвенный друг Ираклий Андроников: "Толя, поздравляю тебя!"

-С чем?-спрашиваю я.
- Как с чем? Вчера показали твой замечательный фильм!
- Во-первых, это не мой фильм, а режиссера. А во-вторых... Картина вам понравилась?
- Как она может не понравиться? Это же новое слово в кино!

Еще через два месяца в журнале "Искусство кино" появляется статья аж самого Анатолия Эфроса, в которой он тоже дарит картине не высокие, а высочайшие оценки. Прежде всего в адрес режиссера... Фильм начинают показывать по телевидению часто, - и чем внимательней я его смотрел, тем больше он мне начинал нравиться. Такое случается только с истинными произведениями искусства.

Решил позвонить Косте Ершову в Киев, где он жил, чтобы принести покаяние, извиниться, сказать, что очень хочу поскорее с ним встретиться. В трубке раздался женский голос: "Кости нет..." Спрашиваю: "А когда он будет?" Женский голос тихо ответил: "Никогда... Он умер".

Покаяния не состоялось. Хорошо еще, что режиссер Ершов успел создать и другой - прекрасный! - фильм "Грачи", в котором впервые зритель увидел на экране Леонида Филатова. Но все равно... С покаянием и добром надо спешить, чтобы они не остались без адресата!
Он говорил: Анатолий, рассказы и повести нельзя выстукивать на машинке, - их надо писать пером. Лучше всего гусиным... Но так как гусиных перьев уже нет, то желательно писать современным металлическим. Пока пишешь таким пером, возникает больше времени подумать о том, что ты пишешь и  к а к пишешь.

В наше время интернета подобное, конечно, звучит смешно, но я и по сию пору не умею выстукивать свои произведения. Пишу пером... Много раз переписываю, вношу правку. А печатает все это Танюша. Может сказать мне: "Это никуда не годится. Ты должен все переписать!" Я вначале взбрыкиваю, а "по размышлении здравом" неизменно с ней соглашаюсь. Потому что она обладает удивительной способностью проникать в суть того, что я сочиняю, большим редакторским чутьем, знанием жизни... Уж не говорю, повторяюсь, о том, что вообще значит для меня жена моя.

Разве можно забыть, как бережно, с какой заботой она относилась к моим родителям, как старалась спасти их от тяжких, коварных недугов.

- И все-таки, с чего начинался ваш путь в литературу?

- Как писатель я родился в 1945 году, когда в Москве состоялся так называемый "Съезд молодых писателей". Среди тех, кто проводил, по нынешней терминологии "мастер-классы" были такие мастера слова, как Константин Паустовский, Александр Твардовский, Самуил Маршак, Валентин Катаев, Лев Кассиль... Я попал в семинар к Самуилу Маршаку. В тот момент, когда я принялся читать свои стихи, в комнату по какому-то делу заглянул Паустовский. Читал я уже опубликованные и даже расхваленные стихи. Самуил Яковлевич внимательно слушал, потом интерес его ко мне постепенно и явно тускнел, а в заключение он напрямую спросил: "Вы чем-нибудь другим не хотите заниматься?" Я понял, что погибаю... И тогда, чтобы не уйти с полным позором, решил прочитать рассказ. Он случайно оказался у меня в кармане пиджака и повествовал о детях, прикованных к постели тяжкими заболеваниями. Но при этом они продолжали жить почти полноценной жизнью: много читали, играли в шахматы, слушали музыку, даже влюблялись... Им в высшей степени трогательно помогали приходившие в больницу здоровые сверстники. Маршак слушал меня все более внимательно, внезапно утер слезу с одной щеки, затем с другой и произнес: "Вам вот что надо писать... Прозу! И, думаю, не только для детей, но и для взрослых. Полагаю, что дети у вас все равно должны присутствовать, но как "действующие лица во взрослой среде".

И тут молча стоявший в стороне Паустовский добавил: "Если превратите рассказ в повесть, я рад буду ее редактировать". Он действительно исполнил то обещание. Его предложения и замечания были почти на каждой странице. Но я отважился и принял лишь немногие из них.

- И как Паустовский отнесся к такой вашей строптивости?

Он воскликнул: "Вот сейчас я вас поздравляю! Теперь верю, что вы будете писателем. Если бы вы безропотно приняли все мои замечания, я бы подумал, что вы считаетесь со мной, как со старшим по возрасту, как с "известным" писателем, но что у вас нет своего стиля или что вы им не дорожите. А главное, что определяет талант, это его непохожесть, индивидуальность. Так считали все классики..."

Повесть неоднократно переиздавалась. Но со временем она становилась мне все меньше и меньше дорогой. Поэтому даже не назову ее название. Однако Паустовский открыл мне дорогу в литературу. И стал моим близким другом.

Забыл сказать, что, вернувшись после маршаковского "мастер-класса" домой, я сжег все свои стихи (и это единственное, что сближает меня с гениальным Гоголем, который, как известно, сжег вторую часть "Мертвых душ").

- Кстати, Анатолий Георгиевич, а какое у вас образование? Вы ведь не оканчивали Литературный институт?

- Не хотелось бы отвечать на этот вопрос. Ну да ладно, скажу... Один из авторитетных, почитаемых людей упредил: 'Только не ходи учиться быть писателем. Человек либо рождается писателем, либо нет. Уверен, что ты им родился... А вот учиться пойди в Московский институт востоковедения. Это бывший царский, так называемый, "Лазаревский институт" он сберег все свои традиции - тебя одарят воистину блестящим образованием. Ты будешь отлично знать несколько иностранных языков!" Я пошел... И меня, представляете, приняли на... индийский факультет. Но я оказался крайне неспособным к изучению других языков, кроме русского. К тому времени уже обильно публиковался, поэтому на экзаменах преподаватели, поплотнее закрыв двери, задавали мне очень интересовавшие их вопросы из сферы "окололитературных" новостей. Я подробно отвечал... И, поставив тройку или четверку, меня отпускали "на все четыре стороны".

В результате, однажды, уже после окончания института, все это чуть не обернулось дипломатическим скандалом. В Москву прибыл Джавахарлал Неру со своей дочерью Индирой Ганди. И вдруг, неожиданно меня, молодого писателя, пригласили на высокий правительственный прием. Когда я вошел в Георгиевский зал Кремля, меня сразу же направили к Никите Сергеевичу Хрущеву в президиум... Я был чрезвычайно изумлен. Узрев меня, Никита Сергеевич, который, было заметно, уже выпил, на весь зал сообщил: "А у нас писатель Анатолий Алексин знает индийский язык!" Я в ужасе представил себе, что вот сейчас Неру заговорит со мной на языке хинди, а я ничего не смогу ответить. И произойдет международный скандал. Упреждая его, я, на нервной почве, все же вспомнил одну фразу, благодарно приветствующую зарубежных гостей. И быстро, пока Неру не успел заговорить, я ту спасительную фразу громко произнес. Неру и Индира пришли в восторг, принялись меня обнимать. Хрущев тоже обнял, поцеловал и воскликнул: "Ну, молодец! Ну, не подвел!" А муж его дочери, весьма уважаемый всеми уникальный журналист Алексей Аджубей мне подмигнул: это он известил своего тестя о том, что я знаю индийский язык.

- Готовясь к нашему разговору, я познакомился с помощью вашего сайта со сведениями о последних изданиях ваших книг. И, признаюсь, был приятно удивлен: все те произведения, на которых росло мое и более раннее поколения: "В Стране вечных каникул", "Поздний ребенок", "А тем време нем где-то...", "Мой брат играет на кларнете", 'Третий в пятом ряду", "Раздел имущества" "Очень страшные истории", "Домашний совет", "Безумная Евдокия" "Звоните и приезжайте!.." и другие - продолжают непрерывно издаваться и переиздаваться, пользуясь большим успехом у современ ных читателей не только в России, но и в других странах. Как вы сами объясняете то, что написанное вами десятки лет назад находит все новых и новых поклонников.

Я не имею права оценивать свои произведения - это право читателей. Но, отвечая на ваш вопрос, я вот что думаю... Дело, вероятно, в том, что главным героем моих книг всегда была семья. А человечество состоит из семей, и уже через них пролегают все главные проблемы - социальные, нравственые, житейские и даже политические... Разве можно представить себе, к примеру, великое творение Льва Толстого "Война и мир" без семей Ростовых, Болконских, Безуховых?..

- И последний вопрос. Вы продолжаете писать?

- Да, конечно. В последние годы я написал немало новых повестей и рассказов. Написал два больших и очень дорогих мне романа: "Сага о Певзнерах" и "Не родись красивой". Все они - и романы, и повести, и рассказы - опубликованы в России и в некоторых других странах. Вышли 5-томное и 9-томное собрания сочинений, несколько прекрасно изданных двухтомников. Повесть и несколько рассказов переведены на иврит. Я этому очень рад... Сейчас на рабочем столе лежит первый вариант нового рассказа "Непокидающий сон"...
 

Вёл беседу Петр ЛЮКИМСОН
Газета "Новости недели", "Еврейский камертон", 13.08 - 19.08. 2009, стр. 13, 15.

Будь всегда

Андрей ДЕМЕНТЬЕВ

Мой давний и близкий друг, лауреат Международных и Государственных премий СССР и России писатель Анатолий Алексин отмечает своё восьмидесятипятилетие.
Отмечает с друзьями и поклонниками его таланта как в России, так и в Израиле, где он сейчас живёт и трудится.

А когда-то всё начиналось в Москве - и первые книги, и первые успехи, и достойный переход Мастера в сонм классиков. Журнал «Юность», членом редколлегии и любимым автором которого Алексин был долгие годы, опубликовал двадцать одну алексинскую повесть - «Мой брат играет на кларнете», «Безумная Евдокия», «Третий в пятом ряду»... Думаю, перечень замечательных произведений мысленно продолжат его читатели. Миллионные тиражи, книги на десятках языков мира, неостывающий интерес ценителей слова к творчеству Анатолия Алексина ? это лишь штрихи его яркой жизни на просторах российской словесности.

Писатель приходит в мир, чтобы помочь людям найти своё место в жизни, осветлить душу и вселить веру в отчаявшихся... А без доброты, без чувства сопричастности с каждым, кто берёт в руки твою книгу, без искренней веры в Слово эта миссия обречена на провал
Природа одарила Анатолия Алексина и неповторимым поэтическим даром (вся его проза глубоко поэтична), и высоким чувством ответственности, когда твоя жизнь и твоё творчество едины и последовательны. Алексин — один из самых романтических и совестливых писателей. Потому ему верят, его чтят и любят.

Сердечно поздравляю тебя, дорогой Толя, с юбилеем! Спасибо за то, что ты есть! Будь всегда!

"Литературная газета", 5-11 августа 2009 г.

БЛАГОРОДСТВО ЮБИЛЯРА
Писателю Анатолию Алексину - 85!

Григорий ФИЛЬКОВСКИЙ,
Иерусалим

Есть среди писателей, которых знают и любят буквально все, причем знакомство с его чудесными книгами начинается еще в нежном возрасте. Среди них - Анатолий Алексин, чьи повести не просто завораживали душу, они во многом формировали наше мировоззрение, помогали нам становиться чище и добрее.

Анатолий Георгиевич Алексин (Гоберман) родился 1924 года в Москве, в семье активного участника Гражданской войны, репрессированного в 1937-м. В детстве выступал в пионерской печати со стихами (собраны в книге “Рожок”, 1951; совместно с С.Баруздиным). В годы Великой Отечественной войны работал на стройке; в 1950-м окончил индийское отделение Московского института востоковедения. Тогда же издал сборник повестей “Тридцать один день”, одобренный К.Г.Паустовским и сразу определивший Алексина как создателя “юношеской повести”.

Коллективный портрет юных поколений 1950-1980-х годов, составленный Алексиным, не лишен идеализации - и в то же время нравственного максимализма, отвергающего расчетливость, узкий прагматизм, эгоизм. Признанный и читателями, и критикой (в т.ч. зарубежной - произведения Алексина изданы во многих странах мира), писатель вел активную литературно-общественную деятельность.

Секретарь СП РСФСР в 1970-1989 гг., один из организаторов детских и юношеских журналов, член редколлегии журнала “Юность”, президент ассоциации “Мир - детям мира” и т.п., он удостоен премии Ленинского комсомола (1970, за сценарий документального фильма “Право быть ребенком”, Государственных премий РСФСР 1974, за пьесы, поставленные на сцене Центрального детского театра) и СССР за ряд повестей, а также нескольких международных премий. В 1982-м Алексин был избран членом-корреспондентом Академии педагогических наук СССР. С 1993 года писатель живет в Израиле, где издал роман-хронику о судьбах еврейской семьи в России ХХ века “Сага о Певзнерах” (1994), книгу мемуаров “Перелистывая годы” (1997), “Счастливые часов не наблюдают” (2001) и другие произведения.

Анатолий Алексин относится к числу тех писателей, которые и в своей личной жизни следуют тем высоким нравственным принципам, которые они провозглашают в своих книгах. Вот уже много лет он тесно сотрудничает с обществом взаимопомощи онкологических больных в Иерусалиме “Любовь к жизни”. Анатолий Григорьевич сам перенес очень серьезную операцию. И все это время с ним была его любимая жена, его ангел-хранитель, его Татьяна. Татьяна Алексина тоже с любовью подарила членам общества “Любовь к жизни” свою книгу воспоминаний “Неужели это было?” (2006).

Но нужно знать характер писателя... Как только ему стало чуточку лучше после операции, он уже в дороге, встречается со своими читателями, которые так его ждут, ждут его прекрасные книги. Анатолий Алексин часто выступает на благотворительных вечерах, проводимых обществом “Любовь к жизни”. Алексины всегда первыми материально помогают членам общества. Так было, когда помощь нужна была трем братикам из Иерусалима, у которых от рака умер отец, и когда девочке из Ашдода нужны были деньги на оплату такси для поездок на химиотерапию, а другой девочке из этого же города, у которой от рака умерла мама, частично оплатили учебу в музыкальной академии. Так было, когда Анатолий Алексин попросил передать чек через общество “Любовь к жизни” поэту Юлию Киму после того, как тот перенес сложнейшую операцию. Первой семья Алексиных откликнулась и на трагедию у дискотеки “Дельфинариум”, когда погибло много детей и многие остались инвалидами. Благодаря помощи семьи Алексиных и их друзей несколько детей получили подарки, о которых давно мечтали. Так, Миша из Иерусалима перед сложнейшей операцией получил новенький компьютер.

В горе и радости семья Алексиных всегда рядом с членами общества “Любовь к жизни”. Анатолий и Татьяна Алексины по праву гордятся премиями “Сострадание”, которые им вручило общество “Любовь к жизни”, почетными президентами которого Анатолий и Татьяна Алексины являются. Рядовые члены общества уверены, что скоро в воспоминаниях Анатолия Алексина появится глава о встречах с ними - людьми, которые не просто борются с одной из страшнейших болезней века, но и порой выигрывают это сражение. И в этом им помогают книги Анатолия Алексина и его любимой жены Татьяны, где столько доброты и сострадания, столько силы и жажды жизни.

У великого мудреца Гилеля есть слова: “Если я не для себя, кто за меня? Но если я только за себя, то что я? И если не теперь, то когда?” (Трактат Авот, Часть 1).

Но есть ситуации, когда времени на раздумье нет, когда именно нам предоставляется возможность облегчить страдания людей, - здесь и сейчас, - помочь тем, кто страдает от тяжелых болезней... Только сейчас, поскольку потом... Потом может быть поздно...

Жизненная позиция Анатолия и Татьяны Алексиных выражается в двух прекрасных фразах: “Если не теперь, то когда? И если не я, то кто?”

И делает это любимый писатель с любовью к жизни!

Анатолий Георгиевич и дорогая Татьяна, с юбилеем вас!!!

Да исполнятся все ваши желания! Да минуют вас все беды и печали.
До 120! Лехаим!!!

А юбилейный Приз за помощь и поддержку общества “Любовь к жизни” “ Золотая Менора-2009” дорогому юбиляру члены общества “Любовь к жизни” с трепетом любовью вручат на торжественном мероприятии, посвященном 85-летию любимого писателя.

* Автор - председатель общества “Любовь к жизни”, лауреат почетных знаков президента государства Израиль и министерства здравоохранения.

Еженедельник "Секрет" №797
09.08.2009

С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, ЛЮБИМЫЙ ПИСАТЕЛЬ!

«Вести»

В резиденции посла России в Израиле состоялся прием в честь писателя Анатолия Алексина, отмечающего в эти дни свое 85-летие

Радушные хозяева - Петр и Маргарита Стегний и сам виновник торжества с супругой Татьяной встречали пришедших гостей. Среди них были литераторы и общественные деятели, политики и дипломаты, музыканты и журналисты.

Вместе с еще многими миллионами читателей по всему миру они могли бы сказать писателю Алексину: «Мы выросли на ваших книгах, дорогой Анатолий Георгиевич!» И для этого вовсе не обязательно вспоминать самого себя в 60-70-е, когда запоем читались «Безумная Евдокия» или «Мой брат играет на кларнете». Доброта, честность и мудрость, которыми проникнуты все произведения Анатолия Алексина, способны воспитывать и вразумлять всю жизнь. И неважно, где происходит это общение благодарного читателя с любимым писателем - в бывшем Советском Союзе, России, Израиле, США, Германии, Канаде, - главное, что оно было и есть.

Все поздравления, кто бы их в тот вечер ни произносил, звучали не официозно и высокопарно, а предельно тепло и искренне. Самые лучшие пожелания юбиляру адресовали товарищи по цеху и близкие друзья - поэт Андрей Дементьев, писатели Эфраим Баух и Александр Каневский. Веселыми и немного ностальгическими получились поздравления редактора газеты «Бесэ-дер?» Марка Галесника, популярных телеведущих Яна Ле-винзона и Давида Кона. Музыкальные приветствия исполнили знаменитый скрипач Александр Поволоцкий и актер Павел Кравецкий.

Уважение и признательность писателю и «дважды земляку» выразили в своих выступлениях министр иностранных дел Израиля Авиг-дор Либерман, депутат кнес-сета Роберт Тивьяев, председатель Союза ветеранов Второй мировой войны Абрам Гринзайд, заведующая Иерусалимской русской библиотекой Клара Эпьберт и другие известные «русские» израильтяне. Можно сказать, что все выступавшие в доме российского посла считали себя посланцами нескольких поколений читателей Анатолия Алексина. И «Вести» также присоединяются к этим поздравлениям.

С днем рождения, Анатолий Георгиевич, живите и пишите долго, будьте счастливы!

«Вести»
06.08.2009

Биография писателя-земляка

Имя писателя Анатолия Алексина внесено в список 500 выдающихся людей XXI века по версии Американского биографического института (American Biographical Institute)

Этот известный научный центр, находящийся в штате Северная Каролина, издал первый том кратких жизнеописаний полутысячи самых известных людей столетия («500 Greatest Geniuses of the 21st Century»), куда вошла и биографическая справка о живущем и работающем в Израиле русском писателе Анатолии Алексине. В статье особо подчеркивается, что Анатолий Алексин - автор более 220 книг, переведенных на 48 языков народов мира, и около тысячи журнальных публикаций. Стоит отметить, что в Израиле немало его рассказов, отрывков из повестей и романов, а также публицистических статей увидели свет в газете «Вести» и еженедельнике «Окна».

В сборнике «500 Greatest Geniuses of the 21st Century» Анатолий Алексин - единственный русскоязычный писатель, ставший знаменитым еще в советское время, продолживший активное творчество после развала СССР и ныне активно публикующийся в России, Израиле и других странах.

«Вести»
06.08.2009

ВСЕ МЫ - ПЕРСОНАЖИ АЛЕКСИНА

Михаил ПОЛЬСКИЙ
Ткоа

Трудно в двух словах сказать, что для нас Алексин. За одно только исследование еврейских судеб в России сталинской и постсталинской эпохи он достоин самых восторженных похвал. Ведь Певзнеры - это мы. А трагическая судьба Даши Певзнер - это пророческое откровение о судьбе еврейства в российском галуте. Её стремление с достоинством раствориться в нееврейском мире закономерно привело к трагедии. Как жаль, что ей так и не довелось осознать возможность спасения через возвращение к своим духовным и национальным корням.

Дорогой Анатолий Георгиевич! Мы, Ваши читатели, просим “оживить” несчастную Дашу Певзнер, пусть даже под другим именем, и написать о её израильской судьбе. Подарите нам «лишний билетик» на спектакль в “Габиме”, где она играет главную роль. Помните: Ваши персонажи - ЭТО МЫ!

С любовью Ваши читатели и почитатели Михаил Польский и все сотрудники проекта “Мой Храм” и сайта “Иерусалимский Храм сегодня” (http://jerusalem-temple-today.com/) а также Официального сайта писателя Анатолия Алексина и Татьяны Алексиной (http://anatolyaleksin.com/).

3 августа 2009 г.

"Люблю любить и ненавижу ненавидеть"

Леон АГУЛЯНСКИЙ

Составлено из названий произведений Великого писателя современности Анатолия Алексина ко дню его 85-летия.

«Человек приходит к человеку»… «Мы встретились в Заполярье», «У нас во дворе»… «Духовный мир юности», «Светлое небо Заполярья», «Яблоня во дворе»… «Тридцать один день» - «Письма и телеграммы»… «А тем временем где-то...», «В Стране Вечных Каникул», «Мой брат играет на кларнете», «Коля пишет Оле, Оля пишет Коле». «Два почерка». «Молодая гвардия»!

«Ты меня слышишь?» … «Очень страшная история» и другие повести». «Перелистывая годы», «Пусть знают все!.. »: «Ночной обыск», «Смертный грех», «Шаги», «Охранник», «Смотри мне в глаза», «Сигнальщики и Горнисты» - «Действующие лица и исполнители», «Любимые герои на сцене», «Друзья из «Доброго дома», «Их незаметные дела»…

«Третий в пятом ряду». «Запомни его лицо» - «Лицо друга»…

«Пять минут на размышление»! «Слушай, смотри, думай!» «Ступеньки»… «Дорога сквозь ад»! «Путь к себе»? «Шаги в бессмертие»? «Солнечный рисунок» - «Сквозь решетку»… «В тесноте и в обиде»! «Иначе жить нельзя»? «Мечты растут вместе с человеком»…

«Вам письмо». «Любовная записка»? «Несгоревшие письма»? «Письма от незнакомых»… «Обратный адрес». «Бумажный кораблик». «Потерянная фотография»…

«Да, были люди в наше время, но и нелюди тоже были». «Чехарда»!

«Поговорим о человечности»? «Как ваше здоровье?» «Не больно?»… «Боль, которая не покидает…»… «Испытано временем».

«Веселые повести» "Истории любви" «Про нашу семью» «О дружбе сердец» «О любви» «Я доскажу сам»…

«Ночь перед свадьбой». «Домашний совет»… «Не хотим расставаться…». «Поздний ребенок»… «Глядя в глаза...», «Кого ты больше всех любишь?»… «Перед мамами мы в чём-то виноваты…». «Прости меня, мама...»…

«Самый счастливый день» - «Позавчера и послезавтра»… «Счастливые часов не наблюдают»…

«Надежда не умирает никогда»! «Встретимся завтра» «С думой о завтрашнем дне» «Во имя грядущего», «Не прощаюсь...»! «Солнца и счастья Вам!»! «Звоните и приезжайте!..»!


С почтением и восторгом!
Леон Агулянский
03.08.2009
 

ВОСПИТАНИЕ ЧУВСТВ

Игорь МОТЯШОВ

Хотя Анатолий Алексин чаще всего называет свои произведения повестями, по числу печатных знаков - это, скорее, большие рассказы, а по объему художественной информации - романы.

Когда-то М. Пришвин, чье ощущение эпохи было удивительно острым, мечтал так сгустить слова, чтобы довести их мощь «до очевидности физической силы».

Теперь сгущенной струей воды режут металл и камень. Сгущенным лучом - лазером - оперируют сетчатку глаза. Магнитофоны и радиоприемники запросто умещаются в кармане. Исполняя функции громоздких ламповых аппаратов, транзисторные «малыши» не уступают, однако, им в конструктивной сложности.

«Сгущение слова» - одна из примет литературы наших дней. Она рождена настоятельной потребностью в оперативном, лаконичном и одновременно глубоком художническом отклике на волнующие современников проблемы. Думается, новаторское значение коротких повестей Алексина - «Третий в пятом ряду», «Безумная Евдокия», «В тылу как в тылу», «Раздел имущества», «Сердечная недостаточность», «Домашний совет» и других в том, что отклик писателя всегда точен, и оттого особенно волнующ.

Важно отметить: удивительная сжатость алексинской прозы достигается не ценой художественных потерь, «Телеграфный» лаконизм не прельщает писателя. Ему важно сохранить на древе искусства живую крону, а не обрубить сучья. Сгущая слова, Алексин локализует время и пространство, в которых развивается действие, ограничивает число действующих лиц, «нагружает» сюжет, с ювелирной тщательностью отбирает детали - все доведено до границ абсолютной необходимости. Авторская речь и речь персонажей, даже детей, часто афористична. Драматизм, психологическая напряжённость органично переплетены с юмором - то мягким, то едким, то доходящим до «смеха сквозь слезы». Слово как элемент образно-художественной системы произведения у Алексина многогранно И если герой-мальчишка говорит о своей матери, чьи братья погибли на фронте: «Раньше была старшей сестрой в семье, а теперь только в госпитале», - то уже в одной такой фразе оказываются нераздельно, как в жизни, слиты и пафос, и трагедия, и преодолевающая боль улыбка.

Характерное качество прозы Алексина - музыкальность. Не ритмичность не орнаментальность, а именно музыкальность, мысль, рожденная смысловой насыщенностью текста.

Как бы в противовес тем книгам, авторы которых концентрируют внимание только на взрослых персонажах, и той юношеской литературе, которая отодвигает взрослых героев на второй план, Алексин в своем семейном бытописании не допускает никакой «возрастной дискриминации». Кто бы ни выступал летописцем семейной хроники - отец юной героини ("Безумная Евдокия"), пожилая учительница-пенсионерка, ставшая бабушкой («Третий в пятом ряду»), или только что окончившая десятилетку абитуриентка («Сердечная недостаточность»), - можно не сомневаться, что на «домашнем совете» Алексина при рассмотрении возникших конфликтов будет сохранена полнейшая объективность, и каждая из сторон, независимо от возраста и семейного положения, получит равное право голоса.

Писатель не раз заставит нас задуматься о значении некоторых обычных в домашнем обиходе слов. Например, слова «имущество». Чем владеет человек? Ведь не одними вещами, а и сердцами, душами близких! Как пользуется он тем, чем владеет? Не уклоняется ли, пусть и невольно, неприметно для самого себя, в сторону бесчеловечного жизненного правила Вериной мамы из повести «Раздел имущества», согласно которому «нужен тот, кто нужен. Нужен, когда нужен... Нужен, пока нужен»?
Алексин явно на стороне тех своих героев, кто обращает правильные слова и мудрые сентенции в реальность собственного повседневного поведения.

Они живут по принципу, который выражен в словах Диминой матери: «С добром надо спешить, а то оно может остаться без адресата». Они знают, что результат не всегда зависит от них. Но в своем утверждении добра и справедливости действуют так, будто только от них он и зависит И, определяя побудительные причины своих поступков, они вслух, а чаще про себя произносят слово «ради», ставя после него не свое, а чье-то другое имя. Ибо убеждены, что «лучшим другом человека, - как говорит в "Домашнем совете" Санин отец, - должен быть человек».

Именно эти герои Алексина способны на добрый и яркий подвиг. Но не потому, что к этому призовут их какие-то исключительные обстоятельства. А потому, что внутренние импульсы, в решающую минуту бросающие человека грудью на амбразуру, чтобы не упали сражённые вражеским огнем товарищи, или под колеса мчащегося локомотива, чтобы выхватить из-под них заигравшегося на рельсах ребенка, - потому что эти благороднейшие импульсы движут их сердцами всегда. Для этих людей готовность к нравственному подвигу, а значит, и самый подвиг - неизменная норма бытия. Норма, за которую писатель самоотверженно и талантливо борется всем своим творчеством.


Автор известный критик и литературовед.

К началу страницы

МАСТЕРСТВО

Владимир ВОРОНОВ

В каждом, даже небольшом по объему произведении настоящего искусства можно почувствовать глубину и многозначность жизни, осмысленной художником. В этом отношении повести Анатолия Алексина, компактные и лаконичные весьма показательны. И дело отнюдь не заключается только в точности эпитетов, выразительности словесных характеристик, яркости описаний. Мастерство художника реализуется в более серьезном и трудном - в и с к у с с т в е    в и д е т ь м и р, видеть его в движении и пестром многоцветии, в умении сохранить в прозе и повести, рассказе, романе - очарование бесконечной непосредственной жизни,
Любая книга кончается - одна на стопятидесятой, другая на тысячной странице. Бывает, что и тонкая книжица выглядит растянутой, а иной фолиант читается на одном дыхании. Встречаются в литературе и другие примеры: многостраничный роман дает тощее, обуженное представление о действительности, а маленькая повесть иди новелла распахивает перед людьми целые миры. В чем тут дело? И где кончается ремесло и начинается искусство?
Самое высокое достоинство прозы состоит как раз в том, чтобы на обозримой площади повести или романа выразить необозримую жизнь, я которой переплетаются по законам контраста или гармонии различны е темы, образы, характеры, В этом мощном хоре жизни звучит не одинокий сольный полое рассказчика, а врываются многочисленные реальные голоса мира, в которых люди раскрываются в своих переживаниях, откровениях, исповедях, обновляются, прощаются со своими иллюзиями, падают, вновь поднимаются, возрождаются, ликуют, страдают и ждут, дышат полной грудью - одним словом, живут... Всё это входит в понятие талантливой прозы и является ее достоинством, главным доказательством мастерства прозаика.
Даже в том тематическом круге, который по необходимости обычно очерчивает дли себя писатель, чувствуются мощные волны безбрежной жизни; они доносят до читателя тревогу и надежды большого мира. Вот это качество особенно дорого в книгах Анатолия Алексина. При всей своей законченности - сюжетной, смысловой, эмоциональной - повести Анатолия Алексина разомкнуты вовне, но отношению ко всему современному миру. Они и заканчиваются-то обычно тем, что их юные герои впервые перешагивают порог взрослой жизни, а за ним, за этим порогом, читатель ощущает новый бесконечный мир, в котором предстоит жить героям Анатолия Алексина. Эта разомкнутость художественных повествований писателя помогает почувствовать за пределами историй, развертывающихся в его книгах, бесконечность действительности, куда он выводит своих героев, а вслед за ними своих читателей. Он убежден, что жизнь подростка, равно как жизнь взрослого, не укладывается ни в какие окончательные, наперёд заданные оценки, определения. Анатолий Алексии убежден: жизнь настолько интересна, богата, сложна, разноречива, что отвергает любые попытки свести ее к однозначным, прямолинейным проявлениям. Писатель обычно не сводит сложный человеческий конфликт к одной какой-либо позиции, близкой сердцу рассказчика иди главного героя. Аргументы противостоящей стороны Анатолий Алексии не приглушает, а дает ей полностью высказаться и убедить читателя в ее правомерности. Например, позиция Ивана в «Позднем ребенке», с нравственной точки зрения, безупречна, хотя Леньку Нечаева и всю его семью ока ввергает в несчастье. В повести «А тем временем где-то...» показана образцовая, с точки зрении «прописной» морали, семья Емельяновых, и характерно, что писатель не доводит до публичного столкновения конфликт нравственных принципов Нины Георгиевны и Емельянова-младшего с этой "прописной" моралью образцовой семьи. Анатолий Алексин исследует нелегкий разрыв между некоторыми формальными нормами морали и формирующимися, более глубокими нравственными критериями человечности.
Каким путем убеждает нас писатель в правоте и силе этих более глубоких критериев? Кроме тонкого психологического анализа душевной красоты и истинного благородства Нины Георгиевны прозаик использует такую бытовую деталь, как фотография на стене. Помнится, первое, что поразило Сергея Емельянова в комнате Нины Георгиевны, - необычные фотографии отца, не того жизнерадостного, благополучного, «образцового», каким его знал сын, а растерянного, с горькой улыбкой. Но самое интересное: фотографии отца висели рядом с портретом Шурика, который предал Нину Георгиевну. «Шурик и мой отец были на стене ПОЧТИ рядом, - отмечает про себя Сергей Емельянов. - Это было мне неприятно. „Они ведь такие разные", - говорил я себе...»
Через несколько дней Сергей узнал, что отец не откликнулся на призыв Нины Георгиевны о помощи. И опять появляются фотографии. «Я видел отца и Шурика - на стене, очень близко перед собой. Они были рядом. Может быть, и в отце сидит тот самый стержень, о котором рассказывал Шурик?»
Потом они действительно оказались в одном ряду - Шурик и Емельянов-старший, люди с металлическим стержнем внутри, глухие к людским горестям. А внешне все выглядит вполне благопристойно. И Шурик и Сережа Емельянов вышли в самостоятельную жизнь, их пути, наверно, не раз пересекутся; оба они могут оказаться благополучными работниками, хорошими специалистами. Но нравственные потенциалы их противоположны. Здесь-то и кроется социальный конфликт.
Духовное развитие героев Алексина не заканчивается на последних страницах его повестей: автор предоставляет читателям возможность поразмыслить, как поступят, как будут вести себя те или иные персонажи в дальнейшей реальной жизни. Литературные герои, воссозданные талантом писателя» начинают жить в воображении читателей, подсказывать им верные решения в деликатных житейских ситуациях. Такие отношения с литературными героями возникают обычно лишь в тех случаях, когда роздан пластичный, сложный характер, когда герои поставлены писателем в реальные, непридуманные обстоятельства.
Все это присутствует в повестях Анатолия Алексина как следствие основного принципа его прозы: писать жизнь неприглаженную, в социальных и нравственных разноречиях, не подгоняя их к какой-либо удобной, поверхностной схеме.
Писатель владеет умением достичь самодвижения характера, когда невозможно предопределить поступок, реакцию, ответ того или иного героя: они становятся естественным, органичным выражением внутренней логики художественного образа. А логика эта отнюдь не формальная, она диктуется сложными диалектическими сцеплениями героя с окружающими людьми, его прошлым опытом и сложившейся ситуацией.
Особо следует сказать о финалах повестей Анатолия Алексина. Известно, как трудно они даются нынешним прозаикам. В свое время Чехов говорил, что о мастерстве писателя во многом можно судить по финалом его произведений. В самом деле, что означает сакраментальное слово «конец на последней странице книги? В детективной прозе такого вопроса нет: там раскрытие преступления, совершённого в начале повести,- происходит в финальной главе и заставляет автора ставить точку, В других жанрах с окончанием несколько сложнее, если брать, разумеется, серьезные произведения.
Финалы алексинских повестей, как правило, оставляют литературных героев на пороге нового этапа их нравственного развития. При этом отчетливо ощущается перспектива духовного движения героя к своему жизненному идеалу, перспектива отнюдь по безоблачная, но безмятежная. Мы всегда чувствуем, что, простившись с нами на страницах книги, герой повести или рассказа Анатолия Алексина не обретает гладкой дороги, свободной от препятствий и испытаний. Читателя, закрывающего книгу Анатолия Алексина, не покидает ощущение погруженности его героя в реальные жизненные обстоятельства, продолжающиеся за пределами произведений.

Ленька Нечаев, «поздний ребенок», после трудного разговора с Иваном в конце повести поднимается к себе домой на третий этаж и чувствует себя «взрослым, совсем взрослым». Он никогда не думал, что это так трудно. Он должен «подготовить» сестру Людмилу к тяжелому разрыву с ее любимым Иваном, он должен отвлекать отца и мать от этих неприятных вестей, а отец лежит с инфарктом. На первый взгляд кажется, что писатель взваливает слишком большой груз на плечи шестиклассника, но потом понимаешь, что это и есть по-настоящему правдивый конец.

В повести «А тем временем где-то...» Анатолий Алексин пишет небольшой эпилог, начинающийся словами: «Прошло три с половиной года». Эпилог понадобился автору, чтобы резче обозначить нравственный конфликт между Сергеем Емельяновым и его отцом. Шестнадцатилетний герой повести способен на серьезный самостоятельный поступок: вместо поездки на Черное море Сергей отправляется к Нике Георгиевне, потому что обещал ей приехать. «Я не могу стать её третьей потерей», - заявляет парень на последней странице; такие слова он, конечно, не мог сказать три года назад.

Своеобразна финальная организация материала в повести «Мой брат играет на кларнете».
В «Моем брате...» автор не показывает решительной перестройки главной героини - Женьки, тщеславной, честолюбивой девчонки. Она получает лишь первый ощутимый урок жизни, когда слышит от своего брата Левы слова о её подлом поступке. Женька даже прекращает вести свой дневник, но не потому, что оно стала другой, а лишь из опасения, что в книге о брате-кларнетисте могут не поместить ее портрет с подписью: «Сестра музыканта». Внутренняя структура ее характера остается пока прежней; чтобы перевоспитать Женьку понадобится, наверно, еще немало времени.

Нельзя забывать об интонационном богатстве этой прозы. Многие критики и прозаики» писавшие о языке произведений Анатолия Алексина, справедливо замечали эмоциональную насыщенность и изящество словесной ткани его книг. Правда, чаще отмечали юмористическую окрашенность фразы. Она, конечно, присутствует в повестях Анатолия Алексина - многообразная юмористическая тональность: от тонкой иронии до ядовитого сарказма, от веселой шутки до гротесковой насмешки. И все же мне представляется неточным сводить многозвучную интонацию этой прозы к юмору: она требует более разностороннего анализа.

А юмор? О юморе Анатолия Алексина можно писать много и подробно; юмор сопровождает его героев в самых розных ситуациях; юмор у него бывает мягкий, добрый, ядовитый, горький, даже безнадежный (вспомните разговор Леньки Нечаева с Иваном в повести «ПОЗДНИЙ ребенок»). О таком юморе надо писать специально. Но, повторяю, юмором не исчерпывается своеобразие интонации и языка писателя.
Именно художественные достоинства повестей и рассказов Анатолия Алексина объясняют секрет их популярности в читательской среде. Его произведения изданы общим тиражом более 100 миллионов экземпляром, переведены на 18 языков, по многим из них созданы фильмы и спектакли.

Анатолий Алексин - лауреат Государственных премий СССР и России, награжден высшими наградами СССР, член-корреспондент Российской академии образования. Он - лауреат международных премий, его имя внесено в Международный почётный список имени
X. К. Андерсена.

Автор известный критик, литературовед, доктор филологических наук, автор двух книг о творчестве Анатолия Алексина.

К началу страницы

«НАШ ЛЮБИМЫЙ ПИСАТЕЛЬ»

Сергей ИВАНОВ*

Москвичи, особенно те, кто уважает книгу, хорошо знают прекрасное здание на Октябрьской площади, похожее на дворец. Да это и есть дворец... Детская республиканская библиотека... О книжном богатстве Республиканской библиотеки ходят легенды.
Этого дворца не было бы без Анатолия Георгиевича Алексина. Он, будучи секретарем Союза писателей РСФСР, пробивал этот дорогостоящий проект, используя свое огромное влияние. И добился-таки своего: у юного читателя есть теперь своя библиотека.
Анатолий Георгиевич всегда стремился, чтобы хорошо, весело, дружно жила детская литература. Немалые силы свои, влияние всемирно известного писателя, общественного деятеля тратил Анатолий Георгиевич на решение проблем детской литературы.
...Одним из самых значительных его дел были Недели детской книги.
В эти дни вся страна словно бы становилась огромным читательским залом. Мы, детские писатели, соратники Анатолия Георгиевича, разъезжались в самые отдаленные уголки нашей страны, чтобы встретиться с читателями: то в горном кишлаке на Памире, где люди еще не догадывались, что можно разговаривать при помощи автоматов, то в украинском селе, где другие языки еще не были под запретом, то в рыбацком поселке под Ригой, где не знали, что приехавший, например, из Молдавии или Армении детский писатель плох только потому, что в нем не течет ни капли латышкой крови.
Неделя детской книги – великое изобретение писателя Льва Кассиля. Он был большим другом Алексина, который развил этот праздник, сделал его воистину всенародным!
Популярность Анатолия Георгиевича среди читателей не поддавалась никакому сравнению. Его знали все, к его голосу, негромкому, всегда взволнованному, прислушивалась страна, его детские повести и рассказы знали и любили во всем мире.
Однажды в Токио, огромном, на наш европейский взгляд, городе, Анатолий Георгиевич заблудился. Заблудился он, видимо, потому, что всегда был человеком рассеянным. И вот очнувшись от мыслей своих на какой-то оживленной, но совершенно не знакомой ему улице, Алексин растерялся – куда идти, что делать? Он, естественно, ни слова не знал по-японски.
Случайно у него оказался том собрания сочинений... Анатолия Алексина, изданного в Стране восходящего солнца. И писателю просто ничего не оставалось, как предъявить эту японоговорящую книжку первому же встречному человеку. Тот немного удивленно взял красиво изданный томик, увидел на нем портрет Алексина, сравнил с оригиналом, заулыбался, заговорил что-то.
Вскоре вокруг них образовалась толпа японских читателей Алексина. Нашелся и поклонник, говорящий по-русски. Потом всей компанией проводили любимого писателя до отеля и расстались довольными.
От Алексина исходит мощный заряд человеческого обаяния. Всегда, во всех ситуациях, он оставался доброжелательным человеком.
Анатолий Алексин был самым популярным, самым читаемым детским, подростковым прозаиком в нашей огромной стране, а за рубежом легко конкурировал с такими титанами, как, например, Астрид Линдгрен – «бабушкой» великого Карлсона.
Алексин никогда не писал «проходных вещей» – для внешнего успеха. Все его повести – о главном. Откройте любую из них! На страницах его произведений не льется кровь, не бродят вурдалаки и волшебники не творят чудеса. Все довольно обычно: московская квартира, небольшая кухня, телефон в коридоре... но с первой же страницы вы попадаете в захватывающий мир человеческих отношений и уже не думаете ни о чем – только о героях книг.
Огромный успех имели пьесы Анатолия Алексина. О них спорили до драки, с героями немедленно желали встретиться – чтобы помочь или доказать неправоту (если герой был отрицательным)... словно все это живые люди. Да ведь они и есть живые!
Сейчас вы откроете первую страницу повестей Алексина.
Я вам искренне завидую! Если вы еще не знакомы с произведениями этого замечательного писателя, вам предстоит ог-ромное удовольствие и прекрасная, счастливая возможность – разговаривать с его героями. Я же, ученик Анатолия Георгиевича, постоянно перечитываю его книги. Они всегда были и остаются со мной, как с миллионами людей – у нас в стране и во всем мире! Сергей ИВАНОВ, писатель, лауреат Государственной премии России (Предисловие к книге: Анатолий Алексин, «А тем временем где-то...» Повести, Москва, Издательство АСТ Олимп-Астрель, 2000.)

Сергей ИВАНОВ*

*Примечание Татьяны АЛЕКСИНОЙ:

Талантливейший Сергей Иванов стал жертвой несчастного случая... Горюем до сих пор!
Боже, сколько потерь за последние годы...

К началу страницы

Интервью Натальи Дардыкиной

Редакция газеты «Московский комсомолец»
letters@mk.ru
Fax- 7-495-259-46-39

- Не так уж давно вы отмечали своё 80-летие. Какие мысли одолевали вас в те дни?
- С возрастом всё чаще испытываешь необходимость принести покаяния, исправить
то, чего, к сожалению, исправить уже невозможно. И прежде всего принести покаяние маме. Ведь все мы, что греха таить, перед мамами в чем-нибудь виноваты. Ее давно уже нет... А я всё еще мысленно говорю : «Прости меня, мама». Она рассказывала близким, и даже не очень близким, какой у неё сын: очень хотела, чтобы люди ко мне хорошо относились, чтобы уважали меня. Я и в самом деле старался спасать ее от болезней, от житейских невзгод, торопился выполнить ее нечастые просьбы, а слов, которыми до того переполнен, что они подступают к горлу, не высказал. Многое мы осознаем запоздало, когда изменить уже ничего нельзя. Случалось, забывал позвонить в назначенный час. «Я понимаю, ты так занят!». Иногда раздражался по пустякам... «Я понимаю, ты так устал!» Она всё стремилась понять, исходя из интересов сына, которые были для нее подчас выше истины. Если бы можно было сейчас позвонить, прибежать, высказать! Поздно.


-Как ни странно, чем старше становишься, тем чаще вспоминаешь и о своем детстве. Детство мое оказалось, увы, очень трудным: я был сыном «врага народа». Не могу не сказать о том, что и отец моей жены Татьяны, приехавший из Германии строить социализм, достроил его в вечной мерзлоте Магадана. Мой отец тоже был приговорен к расстрелу, но приговор не привели в исполнение, поскольку самих его следователей - по ходу их следствия - отправляли на тот свет.
Однако обязан подчеркнуть, что были люди, которые в любых условиях, даже в разгул сталинского террора, оставались людьми. К примеру, когда Таниного отца, крупного ученого, строителя мостов и заводов, везли в Магадан, он сквозь решетку тюремного вагона выбросил в тайгу, в никуда письмо жене, написанное на листках папиросной бумаги, - и оно дошло. Значит, нашелся человек, который с риском для своей судьбы, обнаружив то письмо, доставил его адресату.
Ну, а за мои незрелые стихи и заметки «деткора» ответственный редактор «Пионерской правды» Иван Андреевич Андреев выплачивал мне гонорар, что было для него крайне опасным: во-первых, я был несовершеннолетним, а, во-вторых, иные, особо бдительные, сотрудники на редакционных литучках уже восклицали: «Зачем мы публикуем вражеского отпрыска?». Но Иван Андреевич продолжал выписывать те гонорары на имя литсотрудника, которому доверял, а уж тот тайно вручал гонорар мне. Маленькие, смешные, разумеется, были деньги, но они нас с мамой, уволенной с работы, спасли. Так же, кстати, поступал по отношению ко мне и ответственный редактор «Московского комсомольца» Малибашев (простите, не помни его имени-отчества). Благороднейший был человек... Ушел на фронт и погиб.

Октябрьская революция с кровавой беспощадностью обрушилась на предков моей жены по материнской линии. Эта дворянская «линия» восходит аж ко временам Василия Тёмного, отца Ивана Грозного. В дворянском, служивом, роду Елчаниновых были высокопоставленные боевые генералы, был полковник и одновременно любимый Екатериной Великой поэт, драматург, погибший в бою в возрасте 26 лет. Энциклопедия Брокгауза и Эфрона удостоверяет, что среди Елчаниновых был и губернатор киевский и один из создателей города Самары. Был и военный писатель, полковник, публиковавшийся под псевдонимом Егор Егоров. Это был Танин дедушка... Письма Чехова и Горького, одобрявшие его творчество, конфискованы при его аресте. И братья Георгия Елчанинова, генералы-артилеристы, награжденные Георгиевскими крестами, были революцией либо расстреляны, либо утоплены в Неве (дабы не тратить патронов!).
Танина мама, Мария Георгиевна, официально (!) именовалась, как и все уцелевшие дворяне, «лишенкой», то есть не имела права на образование и занятие мало-мальски значительных должностей. Обо всем этом кошмаре Татьяна рассказала вначале в нашей совместной книге «Террор на пороге», выпущенной престижным московским издательством, а затем в объёмной книге воспоминаний «Неужели это было?..» .


- Очень рад, что двадцать моих повестей, прежде чем стать книгами, публиковались на страницах журнала «Юность» тех времен, когда тираж журнала исчислялся сотнями тысяч, а позже - и миллионными экземпляров. Пригласил меня в журнал выдающийся мастер слова Валентин Катаев. Потом главными редакторами были Борис Полевой и мой самый закадычный друг Андрей Дементьев. Это при нем тираж «Юности» перешагнул за три миллиона экземпляров. И это он вернул на страницы журнала почти всех так называемых диссидентов, даже повесть о солдате Чонкине Владимира Войновича вопреки цензуре напечатал. Я был горд другом, когда он за свои стихи стал лауреатом Лермонтовской премии. Уверен, что более высокой награды для русского поэта быть не может.


- То, что почти все мои повести были изданы в странах так называемого «социалистического лагеря», партийных начальников советской эпохи вполне устраивало. Но вот то, что те же повести издали и в десятках стран капиталистических, вызывало раздраженное недоумение: «А чем они так привлекают читателей во враждебных нам государствах, да еще в годы «холодной войны?!». Я пытался объяснять:
- Дело в том, полагаю, что я никогда не касаюсь напрямую проблем политических. Главный герой моих произведений – это семья. А человечество как раз и состоит из семей... Через семьи пролегают все основные проблемы – нравственные, социальные, экономические... Да и политические их затрагивают, но лишь в связи с проблемами вышеупомянутыми.
К моим объяснениям оставались глухи.

- Не могу оценивать ни свои повести и романы, ни свои пьесы. И сценарии своих фильмов тоже оценивать не имею права. Назову лишь некоторых артистов, в тех фильмах снимавшихся: Евгений Лебедев, Олег Табаков, Василий Меркурьев, Николай Плотниов, Борис Чирков, Вениамин Смехов, Зоя Федорова, Ада Роговцева, Леонид Куравлев, Сергей Филиппов...
Как ни странно, но и телефильм «Поздний ребенок» был связан с острой потребностью принести покаяние. История такова... Когда картину «принимали», самая руководящая в те годы на телевидении дама нашёптывала мне: «Вас исказили! Ваших героев нельзя узнать! Неужели вы это поддержите?». И я поддался. Тем паче, что и мне самому показалось, будто в какой-то мере молодой режиссер Константин Ершов предложил мне чужой стиль, чужую манеру. И я, при всём своем мягком характере, не поддержал Костю. Ему была присуждена обидная категория, что ударило по его престижу и, разумеется, по его «карману». А вскоре фильм показали по телевидению и мне сразу же позвонил Ираклий Андронников: «Толя, поздравляю тебя!». «С чем?». «Как с чем? Только что показали твой замечательный фильм.». «Это картина режиссера, а не моя. Она вам понравилась?». «А как она может не понравиться? Это новое слово в кино!»
А еще через месяц в журнале «Искусство кино» появилось эссе выдающегося режиссера и взыскательнейшего человека Анатолия Эфроса. Он также давал фильму высокую оценку. Картину стали показывать часто, - и чем больше я ее смотрел, тем больше она мне нравилась. Так бывает лишь с большими произведениями искусства. И я понял, что раньше картину не понял. Решил отправиться в Киев, где жил Костя, чтобы извиниться, принести покаяние. Сперва позвонил по телефону. Женский голос ответил:
- Его нет.
- А когда он будет?
- Никогда. Он умер...
С покаянием и добром надо спешить, чтобы они не остались без адресата!
К счастью, Костя успел создать еще одну замечательную картины - «Грачи», где, мне кажется, впервые в главной роли снялся Леонид Филатов.

Четырежды мне доводилось в давнюю советскую пору быть председателем одного из трех жюри на Московских международных кинофестивалях. Там я однажды, в течение двенадцати дней, встречался с Фредерико Феллини. Его фильм «Интервью» был выдвинут на премию. И вот я услышал, как великий режиссер говорил Сергею Герасимову: «Сережа, вы ведь, согласно вашим традициям, присудите мне Гран-при. Раз Феллини приехал, надо... А фильм-то мой ведь не очень! Я уже получил у вас такую награду за «Восемь с половиной» - и хватит.»
Мне доводилось встречаться также и с Пабло Пикассо и с Марком Шагалом. Что объединяло этих трех великих деятелей культуры? Отсутствие малейших амбиций, высокомерия, изумлявшая меня доступность. Им не надо было доказывать, кто они такие. Это и так все знали.


- Хочется завершить нашу беседу возвращением к Лермонтову... Помню, как Юрий Гагарин, с которым я познакомился в Гурзуфе, где он отдыхал, сказал: «Это не мы, космонавты, первыми увидели, что Земля голубая, - первым это открыл Лермонтов:
В небесах торжественно и чудно
Спит Земля в сияньи голубом...
Юрий Алексеевич боготворил Лермонтова. Помню, он воскликнул: «Космическая поэзия!» - и подтвердил это четверостишием:
Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края.
И будешь ты царицей мира.
Подруга верная моя...
В «надзвездные!» - восхищался первый космонавт.
А мой первый редактор Константин Паустовский утверждал, что великая русская проза началась с «Героя нашего времени». Ну, а драматургия? Я стал свидетелем того, что сцены многих стран мира украшает лермонтовский «Маскарад».
Гениальный поэт, прозаик и драматург... Посланец Бога на земле!

К началу страницы

«Мещанин победил, но ненадолго»

Интервью ДМИТРИЯ БЫКОВА.

Новый цикл повестей «Смешилка» Анатолия Алексина популярен не меньше, чем его рассказы о советских детях.
С 1992 года один из главных советских детских писателей Анатолий Алексин живет в Израиле. Его книги - в том числе только что написанные - продолжают выходить в Москве.

- Я никогда не скрывал, что я еврей, да мне и трудно было бы это скрыть, но и никогда не переставал быть русским писателем. Я и здесь им остался, и живу здесь до сих пор главным образом потому, что в России давно бы умер. У меня рак, глаукома, здесь меня оперировали, спасли глаз, я хоть на белый свет гляжу… Друг мой Святослав Федоров говаривал, что нет ничего страшнее слепоты, потому что слепому все равно - в хижине он, во дворце ли: он их не видит. А здесь я вижу, и хожу, и пишу, здесь от верной смерти спасли мою Таню, без которой я сорок лет своей жизни не мыслю, - вот почему я не в Москве, хоть и наезжаю туда время от времени. А уехал я когда-то по приглашению Рабина, вскоре после моего выступления на встрече Горбачева с интеллигенцией. Я заговорил там о необходимости жестких мер против национализма - любого: русского, армянского, азербайджанского, хоть алеутского… Сразу после этого начались ночные звонки. Типа убирайся и все такое… Я сын репрессированного, к травле мне было не привыкать, но мне стало противно. А тут письмо от Рабина. И я уехал. Мы живем здесь в хорошем доме, в квартале, выстроенном еще по решению Голды Меир для приезжей художественной интеллигенции. Меня все московские друзья навещают. Есть среда - в Израиле каждый пятый приехал из России, из СССР… А что до ностальгии, я ностальгирую по временам и местам, в которые все равно нельзя вернуться. Умерли почти все мои друзья. И страны, где я жил, больше нет - есть другая, она в каких-то отношениях лучше, в каких-то хуже, в ней тот же язык и такие же дети, но мне многое в ней чуждо, потому что она сохранила многие глупости и пороки советской системы, но отвергла многие ее плюсы. Я никогда не любил мерзкого слова «совок». И называть то, что мы делали, «совковой литературой» - то же самое, что называть Пушкина или Лермонтова литературой николаевской. Эта литература существовала не только благодаря, но и во многом вопреки «совку». В этом была ее сложность, до сих пор привлекательная. Может, нам потому и удавалась подростковая проза, литература о трудном возрасте, что подросток тоже существо сложное, он живет и благодаря родительской опеке, и вопреки ей, и ненавидит эти стены, и боится, что они рухнут…

Как по-вашему, почему прервалась ваша литературная традиция - говорю о серьезной психологической подростковой повести?

Видишь ли, мой учитель Паустовский говорил, что в этих повестях мир детей и взрослых нерасторжим. Я попробую это объяснить, как сам понимаю. Переходный возраст потому и называется переходным, что совершается травматичный прыжок из мира детства - мира, в общем, несвободного, мира определенной бесправности, если угодно, - во взрослое пространство, в котором, как уверен ребенок, нет никаких ограничителей, сплошное «хочу». И момент, в который он вдруг понимает, до какой степени все там предопределено, и трудно, и связано тысячами невидимых нитей, - он и есть настоящий возрастной кризис, куда более тяжелый, чем кризис среднего возраста. Так вот, чтобы об этих вещах говорить, надо к ребенку обращаться по-взрослому. Всего-то. А этот навык, к сожалению, утрачен.

Сегодня о молодых и для молодых пишут в основном сами молодые - вы следите за этой литературой?

Слежу, но тут как раз счастливые исключения редки. Катаев, создатель «Юности», говаривал: мы делаем журнал о молодых и для молодых, но не силами молодых. Единственным исключением на моей памяти была Дина Рубина, которую мы впервые напечатали в ее шестнадцать лет. Ну так это и проза была с самого начала настоящая, что вообще для подростка редкость. Он склонен либо впадать от себя в восторг, либо себя ненавидеть, а видеть вещи, как они есть, умеют немногие. Вот почему я все-таки сторонник того, чтобы детскую прозу писал человек взрослый.
Кстати, как вы думаете: вот эта вражда народа к интеллигенции, из-за которой книжному ребенку часто бывало непросто, она была или преувеличивалась?
У народа никогда не было вражды к интеллигенции. В детском коллективе это было очень видно. Вражда к интеллигенту - корневая, непримиримая, на уровне чутья - была у мещанина.

И почему этот тип победил?

Он победил ненадолго, не стратегически. Эти люди на малых исторических расстояниях успешны… Но они забывают важную вещь. Кроме ставки на человека - на понимание, на сострадание, на деятельное сочувствие, все бессмысленно. Мещанин в конце концов строит мир, в котором сам жить не может. И тогда побеждают побежденные.

Я так и не знаю, как вы начали писать…

Моя мама работала на военном заводе. Это был Каменец-Уральский. Руководил этим производством человек уникальный, Николай Прокофьев, сумевший с нуля восстановить сложнейшую систему… А я там был с мамой, делал газету. Я уже тогда, до войны, печатал стихи в «Пионерской правде» - и в шестнадцать лет оказался ответственным секретарем.

А что вы оканчивали?

С этим вышло забавно: Маршак, который меня с первых публикаций опекал, настрого запретил поступать в Литературный институт. «У писателя должна быть профессия, идите на востоковедение - там дают три языка, это образованному человеку необходимо»… Я легко поступил, но дальше застопорилось намертво: у меня никаких способностей к языкам. Наверное, компенсация за то, что я более или менее убедительно пишу по-русски. Короче, ни урду, ни фарси, ни хинди мне не дались - профессора меня жалели, я их снабжал новостями из литературного мира, поскольку уже печатался, и получал за это четверки. Востоковедение мне аукнулось в жизни единственный раз - когда Хрущев пригласил литераторов на прием по случаю приезда Неру. Неру был невысокий худощавый красавец, с белыми как снег волосами, с гвоздикой в петлице - он носил ее всегда в память о покойной жене. С ним была Индира, я запомнил не только ее смуглую красоту, но и пронзительный, необыкновенно умный взгляд. И тут Хрущев загремел: а вот у нас какие писатели, у нас Алексин может говорить по-индийски! Тут бы я и опозорился окончательно, но спасительная память мне подкинула фразу «Я вас люблю!» на хинди, которую я и сказал в микрофон, ног под собой не чуя. Индира меня расцеловала.

Сейчас о Хрущеве опять много спорят - какого вы о нем мнения?

Самого высокого, и вот почему. Он пошел на реабилитацию невинно обвиненных, на разоблачение Сталина - отлично при этом понимая, что ему самому первому бросят обвинение: а вы-то как же?! Вы же тоже подписывали расстрельные списки! Хрущев - это отмена крепостного права, раздача колхозникам паспортов; это расселение коммуналок, и хороши или плохи были хрущобы - но у людей завелись, по крайней мере, личные кухни, на которых они эту власть могли ругать. А что касается знаменитых его встреч с творческой интеллигенцией, то и они не так были просты. Был такой Леонид Соболев, беспартийный, но страшно подобострастный. При личном контакте с властью он всегда разыгрывал сердечный приступ от избытка чувств, вызывали «скорую» - ну и когда в очередной раз повторилась та же история, Маргарита Алигер громко сказала: «Когда же прекратятся эти спектакли!» Хрущев тогда разъярился и с трибуны кричал: нам беспартийный Соболев дороже партийной Алигер! Потом позвал Маргариту на трибуну: давайте мириться. Протягивает ей руку. И она ему - генсеку! - не подает руки! При Сталине расстреляны были бы все, кто это видел! Алигер позвонила ему, уже опальному, поздравить с семидесятисемилетием. Он расплакался.
Ну, в общем, он - человек. Это в нашей истории редкость. Горбачев, кстати, при всех его ошибках, заблуждениях и половинчатости - тоже человек. И многое простится ему за это.

Кого из российских детских писателей вы ставите выше всего?

Из прозаиков - безоговорочно Юру Коваля, универсально одаренного: поэта, художника, музыканта, путешественника, прозаика исключительной оригинальности. Он умел разговаривать со всеми возрастами. Из поэтов - Барто, человека весьма непростого, но и Катаев был непрост, и Чуковский… Интересные простыми не бывают. Барто лучше других умела в простейшем, непритязательнейшем виде донести до ребенка главные вещи. У нее над столом висели четыре строчки, переписанные рукой Гагарина, - это он ей такой автограф дал: «Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу. Все равно его не брошу, потому что он хороший». Я Гагарина знал, это был, безусловно, самый любимый и почитаемый человек двадцатого столетия, такой прижизненной славы ни один диктатор не сподобился, у Гагарина были высшие ордена почти всех стран мира, и я у него поинтересовался: почему он такое значение придавал именно этому четверостишию? А он ответил: «Я из этого стихотворения в три года понял, что нельзя никого предавать». И таких ясных, простых и совершенно необходимых вещей у Барто много - без назидания, как бы играя.

Не могу не спросить о вашей религиозности - в Израиле этот вопрос особенно актуален.

Я хорошо знал Ландау, величайшего советского физика, который, кстати, почитывал мои повести не без удовольствия. Я спросил его как-то: что там физика говорит о Боге? Он ответил: «Физик, не признающий высшей силы, - плохой физик». Правда, тут же добавил, что все конфессии, мифы, обряды - уже чисто человеческие попытки угадать, представить Бога; но в том, что мир создан, управляем четкими законами и не случаен, сомневаться, по-моему, трудно. Профессор Вотчал, легендарный кардиолог, тоже веровал, хоть и был военным медиком, генералом; я его как-то спросил, как эта вера сочетается с погонами. Он ответил, что, несмотря на все свои чины, звания и всемирный авторитет, до сих пор не понимает, «как все это работает». Под «всем этим» он имел в виду капиллярную систему человека, которая, если растянуть ее в длину, покрыла бы расстояние от Москвы до Свердловска. Мы можем научиться «это» лечить, но понять, как «оно» устроено… Тут уж - только литература.

А как выглядит Россия отсюда?

Я не мыслю ее отдельно, так что отсюда - как и оттуда… Есть ощущение перемен. Есть вера в их благотворность. Есть страх, что они пойдут по перестроечному сценарию - с уничтожением всех плюсов предыдущей эпохи и сохранением всех ее минусов. И есть надежда, что обойдется. В любом случае я не верю в апокалиптические сценарии.

Почему?

Потому что дети всегда лучше нас.

К началу страницы

«Дорогому Толе Алексину, поддерживавшему меня с ранней юности...»

Таков автограф на сборнике стихов, подаренном Евгением Евтушенко, побывавшем у нас в гостях в тель-авивском доме. Кратко уже упомянула эту благодарную надпись. А теперь расшифрую ее суть.
Когда Никита Сергеевич Хрущев распахнул двери Кремлевского Дворца, чтобы устроить праздник новогодней елки для детей, он распорядился, чтобы сценарий праздника был написан лучшими детскими писателями того времени. Поэтому Московская филармония, которая отвечала за его «проведение», предложила Льву Кассилю и Анатолию Алексину сочинить тот веселый спектакль.

Во время одного из представлений к Толе подошла сотрудница филармонии Зинаида Ермолаевна Евтушенко и сказала приблизительно следующее: «Анатолий Георгивич, мой сын Женя сочиняет стихи... Может быть, прочтете? Стоит ли ему продолжать?» Анатолий тут же понял, что продолжать стоит – и отнес стихи в редакцию «Московского комсомольца». Они были опубликованы. Вскоре обнаружилось, что первый литературный «опыт» начинающего автора появился на страницах «Советского спорта». Однако то был «опыт», а литературная дорога поэта началась с «Московского комсомольца».

С той же газетой, открывшей новое имя в поэзии, вскоре случилась и неприятная для Евгения история. Анатолию позвонил Лев Кассиль и с тревогою сообщил, что «в завтрашнем номере «МК» стоит фельетон, разоблачающий Евтушенко в мнимых грехах, зазнайстве, высокомерии и даже в отлынивании от военной службы...».  Было ясно, что это дело рук завистников – его сокурсников по Литинституту Союза писателей, куда Женя был уже принят.

Кассиль и Алексин ринулись к их общему другу, главному редактору газеты, Субботину. Тот поначалу сказал, что вот, мол, у него на стене уже висят «подписные листы» и сделать он ничего не может. Тогда ходатаи заявили, что, ежели фельетон будет напечатан, они выступят с резким опровержением. Субботин сдался. Клеветнический фельетон был из номера изъят, из-за чего газета вышла лишь на следующий день с большим запозданием.

Естественно, ни Кассиль, ни Алексин в те дни не поведали Евтушенко о своем заступничестве, а рассказал ему об этой истории Анатолий спустя многие годы, когда знаменитого мастера это огорчить уже не могло.
Похожая история произошла и с нашим добрым другом – известным драматургом Афанасием Салынским.
 
Толе позвонила жена Афанасия писательница Раиса Григорьева и, с трудом сдерживая слезы, паническим голосом сообщила, что опять «в завтрашний» номер, но уже «Советской культуры» вверстана ужасающая статья о спектакле по пьесе ее мужа «Летние прогулки», поставленном режиссером Леонидом Хейфецем. (О наших друзьях Раечке и Афанасии расскажу позднее, а сейчас о статье на спектакль). Толя – на сей раз уже в одиночку – кинулся к первому заместителю главного редактора той газеты и его близкому приятелю – Петру Даренко. Он тоже кивнул на «подписные листы», то есть на окончательно одобренную для отправки в типографию полосу. Анатолий страстно и от имени «всей прогрессивной общественности» (а на самом деле с моих восторженных, но испуганных слов о «смелости» высказываний героев пьесы – читай, ее автора!) стал убеждать Даренко, что газета себя опозорит, если появится та реакционная рецензия. Главный редактор был в то время в больнице, заместитель тут же при Толе ему позвонил и воспроизвел пылкий монолог визитера... Назавтра «Советская культура» тоже, как когда-то «МК», вышла со значительным опозданием. Но «разгромного опуса» в ней не было...

Приведу еще третий пример «изъятия из подписной полосы» редакционного материала о художнике Льве Токмакове, за персональную выставку которого я в свое время «получила выволочку» от президента Ассоциации Агнии Барто. Но тогда это был всего лишь телефонный разговор, и я сумела Агнюю Львовну переубедить, а, значит, – победить... А в «Литературной газете» (тоже на следующий день!) должен был появиться фельетон о «новаторстве» художника, преклоняющегося пе-ред «чуждыми западными образцами».

На этот раз защитительный Толин монолог пришлось выслушать первому заместителю главного редактора – тоже благородному Толиному другу – Виталию Сырокомскому. И он также пошел на редчайший шаг: изъял объемистый материал из «полосы», готовой к отправке в типографию для размножения шестимиллионным тиражом.

Вспоминаю коллегию Госкомиздата РСФСР, на которой планировалось раскритиковать в пух и прах стихи жены Токмакова – поэтессы Ирины Токмаковой. За что? За ее «игровые стихи» для детей. Особенно раздражало непонятное слово «плим». Толина защитительная речь была построена на творчестве Корнея Ивановича Чуковского с его «Мухой-цокотухой», «Мойдодыром» и так далее. Ирина Петровна была спасена, а ведь на основе ее сборника собирались принять постановление – «другим в назидание»...

Евгений Евтушенко и Афанасий Салынский запомнили те алексинские спасительные акции. Чего не могу сказать о семье Токмаковых. А ведь дело не ограничилось только что рассказанным. Толя помог получить в том же доме, где жили родители, квартиру для их сына, с которым, пусть и не по очень значительным поводам, но были связаны приводы в милицию. Откуда его вытаскивал опять же Алексин. Я, в свою очередь, по линии Союза писателей всячески «продвигала» карьерную судьбу Ирины Петровны, выдвигая ее в состав международных организаций, связанных с детской литературой... Не говоря уж о рассказанной ранее истории с персональной выставкой рисунков Льва Токмакова...

Так что у этой семьи было основание, хотя бы в душе, сказать «спасибо».
Мы оба – Толя и я – прекрасно понимаем, что добрые дела нужно совершать бескорыстно, не ожидая благодарности. Но один герой Толиной повести всё же говорит: «Мне не нужно благодарности, но и неблагодарности мне тоже не нужно!»

О постоянной помощи писателя Анатолия Алексина талантам свидетельствуют сотни благодарных автографов на титульных листах книг. Вот лишь некоторые:

«Другу этой книги, старшему брату автора – единственному Анатолию Алексину – с глубокой признательностью. Всегда чувствую, дорогой друг, величие и доброту вашего сердца. Юрий КОВАЛЬ». (По мнению Толи, Юра был уникальным мастером слова, безвременно ушедшим, к несчастью, из жизни!).

«Дорогой Толя, прими сей нежный дар, изготовленный типографским способом – исключительно при твоей магической помощи. Надеюсь и впредь на твое могущество и рыцарскую защиту. Совершенно гласно обнимающая тебя – Юнна МОРИЦ».

«Дорогому и доброму Анатолию Алексину с глубокой благодарностью за бескорыстную помощь в издании этой книги. Владимир ПРИХОДЬКО». (Володя был не склонным к похвалам человеком, но хорошим критиком, литературоведом и поэтом. Тоже преждевременно покинул сей мир, к глубокому сожалению!).

А вот благодарности несколько иного рода, но тоже очень дорогие нам:

Размашистым почерком, крупными буквами, на всю книжную титульную страницу: «Милой Тане – Музе моего великого друга, выдающегося писателя Толи Алексина – с Любовью навсегда.
Дай Вам Бог здоровья, счастья и долгих лет жизни! Ваш Андрей ДЕМЕНТЬЕВ».

«Татьяне Евсеевне – милой и вечно молодой – и Анатолию Георгиевичу, под влиянием прозы которого выросла и сформировалась. С любовью и благодарностью. Будьте здоровы и благополучны! Дина РУБИНА».

«Анатолию Георгиевичу Алексину – моему самому любимому писателю для детей и юношества от благодарного читателя. Николай НОСОВ». (Удостоится такой оценки от кумира детей и человека взыскательнейшего – большая честь!).

«Жизнь прожита – книга остается. Спасибо тебе, Толечка, что ты был в этой жизни. Прими мою нержавеющую любовь... Танечке – как всегда обольстительной, как всегда обворожительной, Доброй фее этого дома, прекрасной Даме замечательного писателя. Леонид ЗОРИН». (Простите, что цитирую строки и о себе!).

Автограф этот оставлен на замечательной книге воспоминаний «Авансцена». Читала ее с карандашом в руке, ибо в ней столько мудростей, что нельзя пробежать их только глазами.

А тебе, Лёнечка, спасибо за теплые слова! Прими и нашу, столь же нержавеющую любовь! Навсегда останется в нашей памяти и сердцах твой визит к нам в Тель-Авиве!

К началу страницы