ПРИЛОЖЕНИЕ
Тексты новых
произведений Анатолия Алексина
-
МОЛЧУН
ГОНКИ
ФРАЗЫ
ОТКРОВЕНИЯ СВАХИ,
КРАСАВИЦЫ,
НЕСГОРЕВШИЕ ПИСЬМА,
"КОГО ТЫ
БОЛЬШЕ ВСЕХ ЛЮБИШЬ?",
ЗЕМЛЯКИ,
СУДЬБА
ПРИГОВОРА,
МАЧЕХА,
«СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА!..»,
ОБГОН,
ОХРАННИК,
ШАГИ
ГОНКИ
Рассказ
Давно, очень давно это было... А помнится
так, словно происходило вчера утром... Или вечером. Та память, молодая,
здоровая, всё сберегла. Если б так могла сберегать нынешняя! Увы...
Да, когда завершается жизнь, хочется – как не раз говорилось – вспомнить с чего
она началась. И это реально, поскольку - как тоже всем уж известно! – очень
давнее безупречно в памяти воссоздается. Мозг сберегает события молодости. А к
старости относится, да простится ему, обреченно. Не всегда, разумеется, но, к
сожалению, чаще всего...
Гонки... Суть этого слова почему-то всегда вызывала у меня недоумение. Если
кто-то от вас убегает, значит, вы ему не нужны. Гнаться за человеком? Гнаться за
успехом? Гнаться за счастьем?.. Бессмысленное занятие: только запыхаешься.
Я всё чаще осознавал нелепость торопливости, всяческих «опережений». И еще чаще
опасность сумасшедших, бессмысленных состязаний на скорость. Зачем, нажимая на
педаль, торопиться, если нет чрезвычайной надобности? И куда торопиться, если
жизнь и без того коротка?.. На тот свет? Там-то уж мы будем непременно, и не
ускоряя, не приближая искусственно свою неизбежную встречу с Вечностью...
Иное дело добиваться. Мыслью своей, поисками и усилиями воли, Божьим даром
своим... если он есть. Чересчур громкие слова? Но и такие слова порой таят в
себе истину. Это я тоже осознал в ту далекую пору, более полувека назад.
Осознал... Но вонзился в ошалелые мотоциклетные гонки. Потому что влюбился. Не
могу до сих пор запамятовать этого, хотя случилось всё давно-придавно, но будто
вот-вот... только вчера.
Я мечтал, чтобы меня, отчаянного, бесстрашного гонщика, заметила Марина... Она
стояла в тот день, помню, на самой кромке пешеходной панели. А я мчался по той
кромке, что завершала гоночное пространство. Да, тоже по самой кромке, чтобы о н
а, Марина, меня взором своим не затеряла средь многочисленных моих гоночных
соперников... Быть может, я надеялся, в нее не влюбленных, но тоже отчаянных.
И вдруг я вылетел прямо на тротуар, на ту самую кромку пешеходной панели.
Вспоминаю с ужасом, как, взлетев, упал вместе с мотоциклом так, чтобы не задеть
– не дай Бог! – зрителей. А прежде всего зрительницу тех моих состязаний
молодых, пренебрегавших опасностью парней. Бухнулся словно бы нарочно к ногам
Марины... Это я сейчас так думаю. А тогда удар о тротуар опрокинул меня в
бессознание.
Очнулся я в больничной палате. Палата... Такое громкое слово определяло
сероватую комнату, вобравшую в себя почти десяток больных. Надо мной, тоже
помню, склонились молодой врач в белоснежном халате... и Марина, спасая которую,
я и свалился с мотоцикла.
Врач, показавшийся мне очаровательно заботливым, предупредил: «Только никаких
неосторожных движений!».
Я и не двигался.
- Вы мой спаситель... – благодарно произнесла наклонившаяся надо мной Марина. И
все боли, увечия показались мне счастьем.. Как сейчас помню... Опять «помню»!
Почему-то, всё, что было тогда, несусветно давно, повторюсь, я забыть не могу, а
то, что происходило вчера, порой исчезает из памяти. Старость нагрянула? Она
виновата? Но давние воспоминания она неукоснительно бережет... Не утеряла свои
юные «качества». А теперь они растворились в моём нынешнем возрасте... Который,
да простится, не перестаю укорять. К которому не перестаю предъявлять претензии,
хотя понимаю: такие у него возрастные функции. Наконец я разобрался в том, что
организм мой спланирован до мелочей... И надо было бы подчиниться тому «расчету»,
который дарован свыше. А не противиться ему... К тому же, сопротивление не
только глупо, но и бессмысленно...
Перебитые руки и перебитые ноги не обещали стать прежними
раньше, чем месяца через три. Это в лучшем случае... Я был счастлив, что они
выздоравливать не торопились, потому что Марина приходила ко мне каждый день.
Она требовала, чтобы врач-ортопед по имени Коля, но которого несмотря на его
молодость именовали Николаем Романовичем, почти ежедневно и весьма подробно
докладывал ей, как движутся к излечению мои дела. Она требовала, а он
выполнял... В отличие от всех остальных пациентов и их родственников она как-то
сразу стала называть его Колей. И он тоже как-то сразу с этим смирился.
«Вероятно, её необычайное внимание ко мне покорило его», - размышлял я, тайно,
про себя, объясняя её заботу женскими чувствами. Не существует, мне чудилось,
таких нежных слов, кои я не применял бы к моим перебитым конечностям.
Их перебитость была мне дорога: если б не она, я бы не видел каждый день возле
себя Марину.
Я был убежден, что моему холостяцкому «раю» пришел наконец-то блаженный конец.
Впрочем, то, прежнее, свое состояние категорически перестал считать раем.
Наоборот, я всерьез задумался о том, что одиночество мое обязано прекратиться. И
чем скорее, тем лучше.
Более того, я, не уставая, радостно возбуждаясь, начал выстраивать планы своего
грядущего супружеского бытия. Торжественно заявил маме, что мое мужское
одиночество наконец-то приходит к концу. И что я вот-вот окончательно прикончу
его... сделав Марине предложение.
Мама заплакала в ответ. Открылась передо мной – и принялась повествовать о том,
как была беспросветно одинока из-за м о е г о семейного одиночества. И как она
ночами разрабатывала планы уничтожения той недопустимо затянувшейся
ненормальности. Мама стала счастливой... А её хорошее, даже ликующее настроение
немедленно передавалось и мне. Вечерами мы совместно
сочиняли картины грядущего моего семейного блаженства.
Прежде всего мама выразила готовность переехать из нашей с нею двухкомнатной квартиры
к своей сестре, дабы ни на миг не мешать грядущему нашему с Мариной блаженству.
А в том, что оно на самом пороге, мы с ней ни на мгновенье не сомневались.
Мама рассказала мне, что выволокла из каких-то «сверхтайных» мест
давние-предавние подарки, коими дорожила, ибо их подарил ей муж, то есть мой
папа, давно уже, увы, покинувший сей мир.
- Я всегда мечтала вручить с виду залежавшиеся, но
бесценные для меня папины дарения той , которая удостоит тебя семейного
благополучия. И вот благополучие, наконец, наступает!
Я редко плакал... Но тут не мог сдержать слёз благодарности.
- Ты именовал свое бытие холостяцким, а я молчала, чтобы не портить тебе
настроение, и называла его одиночеством. Да, именовала его так, молча, про себя,
дабы не травить же тебе душу.
Забота Марины о моем здоровье всё увеличивалась.
Она подолгу выясняла у ортопеда какие процедуры для моего организма полезны, а
какие, напротив, вредны. Он, покоренный её заботливостью об её, как ему
представлялось, супруге, детально всё объяснял. И более того, ставил Марину в
пример другим женам и взрослым детям, навещавших своих мужей и отцов. Не могу
сказать, что это им нравилось... Но они, дабы состоять в добрых отношениях с
ортопедом, внимательно его выслушивали. Когда же он в очередной раз ставил
Марину в пример, с наигранным почитанием на нее взирали.
Он даже подсказывал им с Мариной советоваться. Иные мужчины советовались даже
дольше, чем следовало и без малейшей наигранности...
Я не ревновал, а внутренне гордился, что мне досталась т а к а я женщина.
Давая советы, она неизменно подчеркивала, что не является специалистом, а потому
вынуждена поговорить с ортопедом. Выяснить, что он по тому или иному поводу
думает. Какая у него точка зрения. И долго, чересчур, как мне представлялось, с
ним советовалась. Он, согласно интеллигентности своей, не раздражался , не
возражал.
Я принялся строить неизвестные мне прежде планы на будущее. Их с незнакомой мне
тщательностью и неведомым до той поры удовольствием воображать.
Думал, как разделить двухкомнатную квартиру, в которой жил с мамой. Хотя мама и
собралась переехать к сестре. Существовать в одной комнате с Мариной
представлялось мне высшей наградой. За что?.. Вероятно, за то, что я её обожал.
Поделился с ортопедом.
- Да, я обратил внимание... Не хотел говорить вам об этом. Знаете, вторгаться в
чужие интимные дела как-то не хочется. Я бы даже сказал, что не деликатно. Но
такого внимания к больному, не связанному семейными отношениями, я не встречал.
Разработал я во всех подробностях и наш с нею первый совместный вояж по Волге. Я
родился на той реке, знал все самые очаровательные её красоты, все рестораны и
ресторанчики в городах остановок теплохода, кои, как предполагал, будут
распахивать перед нами свои двери и «питательные» дары...
Ожидания эти, мечты захватили меня до такой степени, что стали сниться мне по
ночам. А заодно явно содействовать моему излечению. Я убедился той порой, что
душевное излечение в решающей степени помогает, содействует излечению
медицинскому. Даже опережая своими дарениями даренья врачебные...
Я ей открылся...
В первый миг она растерялась. Потом взглянула на меня с каким-то материнским
сочувствием. Вновь потряслась... И из-за потрясенности той, как мне показалось,
неожиданно для самой себя, вдруг также открылась:
- Это невозможно! Я тоже, как и вы... Но не в вас, к сожалению...
- Понимаю... У меня есть соперник. Вы не замужем. Это я выяснил... К замужней
женщине я бы никогда себе не позволил... – От волнения я говорил сбивчиво,
обрывочными фразами. – И кто же он, если не секрет? Я вторгаюсь... Это нехорошо!
Но всё-таки... Поздравил бы его!- Ей почудилось, что я схожу с ума. –
Откройтесь... Мне станет легче.
То был не мой голос, была не моя просьба, не моя мольба... То был чужой голос.
Марина же из-за потрясенности своей вдруг, неожиданно для
себя самой, ответила:
- Это ваш ортопед. Он спасает людей...
Она не заметила, что ортопед, совершавший дневной «обход», стоял у нее за
спиной.
- Ортопед?.. – Я чуть не свалился с постели. – Он заслуживает! И потому я не
выдержу. Я схожу с ума.
- Учтите, что я лечу своих пациентов. А не убиваю их. Не свожу их ума... Такая у
меня профессия! – раздался у неё за спиной жесткий, непримиримый голос врача.
- Простите... Так получилось. Я не могла себе представить...
Я подгонял, торопил события, а это, как оказалось, не соответствовало
реальности...
Прошла бездна лет... Я остался холостяком.
Марина, вышла замуж и стала матерью двух близнецов, но почти еженедельно
навещает меня. Она с нежносьтю заботится обо мне. С таким
искренним старанием и с такой ласковостью, благодарностью, с коими, наверняка,
не заботилась бы, если бы, думаю, стала моей женой. Возникли бы неизбежные в
семье споры, конфликты, без которых, увы, не обходятся долгие супружеские отношения.
Она ценит и, главное, п о м н и т добро.
Мы стали друзьями... Без недоразумений, претензий и недовольств. «Надеюсь, так
будет всегда. Дай Бог!..» - пожелал я сам себе.
«Всегда так не будет... – возразил мне беззвучный голос. – Ничего вообще не
бывает «всегда!».
«Ну, хотя бы при моей жизни..» - прошу я у Бога.
|
