ПРИЛОЖЕНИЕ
Тексты новых произведений Анатолия Алексина

• МОЛЧУН
  ГОНКИ
  ФРАЗЫ
  ОТКРОВЕНИЯ СВАХИ,
  КРАСАВИЦЫ,
  НЕСГОРЕВШИЕ ПИСЬМА,
  "КОГО ТЫ БОЛЬШЕ ВСЕХ ЛЮБИШЬ?",
  ЗЕМЛЯКИ,
  СУДЬБА ПРИГОВОРА,
  МАЧЕХА,
  «СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА!..»,
  ОБГОН,
  ОХРАННИК,
  ШАГИ

 
МОЛЧУН
Рассказ

Какою порой отец его, как тот сам утверждал, «по собственной воле» развелся с его мамой, и сколь трагично неотвратимым был тот его шаг, Саша, по прозвищу Молчун, точно не знал... Поскольку ему в ту пору исполнилось три с половиной года.
«Развод – это чаще всего трагедия», - позднее объясняла ему бабушка по маминой линии. Папина мама ничего подобного не говорила, потому что развод свершился именно по её инициативе. О чем Саша с годами тоже узнал.
«Любить ту, благодаря которой ты, их сын, появился на свет, - естественно и благородно, - не раз соглашалась папина мама, но наступает время, возникает момент, когда человек сам должен осознать, кто более виноват в происшедшей разлуке. И можно ли было её избежать... Или это, увы, сделалось неизбежным, а то - и хуже того - реальной необходимостью.»
Папина мама изъяснялась более подробно и красноречивее маминой
мамы, которая, горестно вздохнув, тихо сказала: «Что уж тут поделаешь?..». Она привыкла сдаваться судьбе.
Поскольку бабушки, воспитывавшие его по-очереди и с одинаковой нежностью, на этот раз высказались противоречиво, не вполне убежденно, он решил со временем самому во всём разобраться. Но это оказалось непросто: разноречивые объяснения его бабушек сбивали его столку, не оставляли в покое.
Дома и в детском саду взрослые относились к нему заботливо и внимательно. Просили передавать приветы родителям, не разделяя их на папу и маму, словно не были в курсе, словно считая, что малых детей взрослые семейные разборки не касаются.
Но для Саши то, что происходило в доме, никогда чужим не было, хотя сам решил в отношения родителей вслух не вмешиваться, не встревать. Они же со временем стали взывать к его отношению к ним персонально, «справедливо», желали, чтобы он помог разрешить их разногласия, которые всё усуглублялись и обострялись.
Он любил их одинаково и потому молчал... будучи уверен, что и они по-прежнему любят друг друга, а ссоры возникают на нервной почве. «У кого же нет этой почвы?» - успокаивал он себя.
Однако, взрослея, он убедился, что людям трудно жить без конфликтов. А он жаждал мира и взаимопонимания... Прежде всего именно между родителями. Он обожал их обоих, как представлялось ему, одинаково. И удивлялся настойчивым вопросам, кого он больше любит: маму или папу. Разве это их волновало? Зачем вот так, походя, задавать бестактные вопросы.
Они когда-то тоже обожали друг друга, и в разрыве никто из них не был виноват: виновата во всём оказалась «реальность». Будто сговорившись, они употребляли одно и то же слово, которое он возненавидел, так как понял, что «реальность» несет в себе большую опасность. И с нею нужно сражаться. Или, во всяком случае, ею следует управлять.
Ни мама, ни папа не создали новую семью, объясняя происшедшее ничего не говорящей фразой: «Хватит с нас!»... Чего именно им обоим хватило, он долго не понимал. И всё-таки, в конце концов, во всём разобрался... Правда, произошло это в более чем зрелом возрасте. Поздновато, конечно...

Обе бабушки пережили своих детей... Что может быть несправедливее и трагичней? Но болезни, войны, несчастные случаи не желают с этим считаться, - они душой не обладают, а вооружены лишь жестокостью! Та жестокость подкараулила обоих родителей Молчуна и обоих настигла.
После всех пережитых трагедий, обе бабушки усилили свои признания в любви к Саше. И еще в верности, словно речь шла о любовных, а не о семейных отношениях. Они желали узнать не о своем месте в его жизни, а о месте в его сердце и х детей. Они жаждали узнать « на чьей же стороне он, сын погибших родителей». Они добивались определенности, но чем активней они на него «наседали», тем упрямее он в себе замыкался. И будто в ответ на такое давление
Саша вовсе умолк.
Нет, не потому, что он упорно собрался скрывать, утаивать от них свое истинное состояние души, а потому, что прямого, точного объяснения для него не существовало.
Прозвище Молчун всё настойчивей за ним закрепилось.
Нескрываемо откровенен он был лишь со своей бывшей няней, которой с детства доверял самые заветные «тайны», будучи уверен, что в награду за свою откровенность он получит справедливый совет, что она направит его на ту дорогу, с которой лучше не сбиваться. Пожилая женщина знала, что «приговоры» опасны, что сколько людей, столько и характеров. Она поощряла его любовь к природе. Часто повторяла, что ее легче понять, чем иных людей, что она определенней, хотя и нежданней в своих деяниях. И в основном понятней, несмотря на многообразие ее проявлений, стихий. А чего ждать от людей,- предвидеть не может никто. Одним словом, няня к людям относилась предубежденнее, чем к природе. И предсказывать их проявления, поступки не бралась.
Про себя Молчун звал ее именем пушкинской няни: Ариной Родионовной. Себя Пушкиным даже в шутку никогда не называя...

Из всех профессий, которые для него обсуждались, Молчун выбрал профессию «Спасателя». Для этого не надо было учиться в университетах и, что имело решающее значение, не требовалось быть трусом. Стало быть. профессия ему подходила.
В купальный сезон, сидя у моря на вышке, он с удивлением, нередко переходящим в изумление, наблюдал, как люди рискуют собой. Их психология была ему непонятна: объявляли что купаться сегодня опасно, а они с редкостным удовольствием бросались в пучину. Они не были самоубийцами, а скорей всего, видимо были фаталистами и были уверены, что опасность и х не коснется. Его профессия требовала человеческие ошибки либо остановить, либо победить. К тому же, эти люди решительно сопротивлялись его помощи, желая что-то кому-то доказать, а чаще доказать самим себе. Зачем? С какой целью? Для Молчуна это было необъяснимо. Но ведь судьба скорее непредсказуема, а то и коварна, чем добра и благожелательна к тем, кто отваживается её испытать...
Одни зачем-то желали действовать вопреки, другие же беспощадно испытывали судьбу, а третьи, преимущестенно мужчины, казалось, жаждали порисоваться. Перед кем? Перед женщинами, конечно... Но ежели любимые оказывались и любящими, они должны были от подобного безумства, от ненужного бесстрашия их остановить. А те, наоборот, чаще всего даже потворствовали. Зачем? Молчун часто задавал себе этот вопрос, но ответить на него был не способен. Стихию трудно победить, трудно поставить на колени, ибо колен у стихии не наблюдается, а, кроме того, она всегда и непременно оказывается сильней смельчаков. Она не любит, чтобы ею пренебрегали, чтобы её не страшились. Зная себе цену, стихия жаждет проучить упрямцев. Чаще всего ей это удаётся. А для них состязание с ней порой кончается трагедией.
Спасатель обязан был бессмысленные «подвиги» остановить, перекрыть им дорогу.
Молчун исполнял этот свой долг молча, но решительно. Ему сопротивлялись, иногда проклинали. Но он был глух к подобным сопротивлениям. И побеждал. Молча, так как был Молчуном. Нарушителям безопасности он ничего не объяснял – он их просто молча побеждал. Иначе перестал бы быть Молчуном. Всем своим существом он доказывал, что изменить характер людской редко бывает возможно. Молчун был из тех, кто не мог отказаться от своего долга. Тем, кто этого не понимал, всё равно предстояло убедиться в особенностях Спасателя. Эти особенности не позволили никому из них утонуть, погибнуть, навсегда распрощаться с жизнью. Он спасал тех, кто оказывался на краю гибели. Многие ругали его, даже обещали жаловаться, что по вине спасателя не удалось своею удалью восхитить поклониц, стоявших на берегу. Но он этого не боялся. Как вообще ничего не боялся.
Лишь один раз это удалось ему с трудом...

Море в тот день выглядело возмущенным, злым. И выражало свое состояние грозно накатывающими волнами. Пик бушевания морской стихии пришелся на тот миг, когда, не обратив внимания на черный, запрещающий купание флаг, бесстрашная красавица, ринувшись в море, заплыла далеко от берега. До поры до времени она, появляясь на поверхности волн, делала вид, что эта необычайность воистину замечательна. Что она именно этого хотела, а скорей даже об этом мечтала. Волны, не поверив такому обману, стали еще круче, еще злее накатывать на неё, то и дело вообще скрывая от тех, кто,осторожничая, остался н берегу.
На этот раз она стала кричать, молить о спасении... Шум волн заглушал ее голос, её мольбы. Не услышал, а скорее угадал её моленья только Молчун. И, не задумываясь, кинулся в беснующуюся пучину. Волны, пытаясь его запугать, окатывали голову, застилали глаза. Но запугать Молчуна было вообще невозможно.
Она же то появлялась на поверхности кипящей воды, то исчезала. «На сколько секунд у нее хватит сил сопротивляться?» - тревожно соображал Молчун. И поплыл не просто быстро, а стремительно. То была борьба, а верней, битва человека с очумевшей от злобы природой. Молчун понимал, что победить крайне трудно, но именно это ощущение придало ему бесстрашную отчаянность. «Не сдаваться!..» - с детства было его символом, не озвученным, а вливавшим силы.
- Я умоляю... Я умоляю! – уже в полном изнемождении, отчаянным голосом просила она. Женщина не знала, что Молчун не умел отступать. Достигнув цели и взгромоздив ее на себя, он двинулся к берегу. Море продолжало бушевать. Но Молчун не отступал перед схваткой...
Когда врач и медсестра, с ужасом наблюдавшие эту борьбу со стихией, наконец получили два окоченевших от холодной воды тела, они начали растирать, массировать тело женщины. К ней подскочил, упал на колени, видимо, и жених. Плавать он не умел, но был мастер признаваться в высоких чувствах:
- Дорогая моя... Дорогая! – голосом страсти и заботы защебетал он. И, не уставая, гладил её.
- Я знала, что ты спасешь меня, - прошептала она. – Я знала... Только ты мог это сделать!
Молчун отошел в сторону. И своей предельно скромной, застенчивой улыбкою дал понять, что всё именно так и было. Он никогда не офишировал своих побед и не ждал благодарностей. Окружившие их люди тоже промолчали...


Однако в Молчуне присутствовала некая загадочность. Она притягивала, её хотелось разгадать. Он пользовался вниманием женщин...
Обвал признаний не действует так сильно, как три коротких слова: «Я люблю тебя!». И те три слова он все-таки произнес. Но про себя, поскольку оставался Молчунов.
Он переставал быть неразговорчивым, только общаясь с морем... Покоряла его безбрежность. Мнилась безбрежность людских надежд и стремлений. Воплощение надежд маячило где-то вдали, как мечта... Но которой суждено было сбыться.
Молчун любил рисовать море. И однажды услышал за спиной:
- Вы художник?
Он обернулся, увидел молодую женщину с немолодою тоской в глазах. И по привычке, не веря в себя, ответил:
- Ну, что вы... Это так, чепуха.
И разорвал рисунок.
- Как вы смеете? Как у вас поднялась рука? – воскликнула она. И стала по кусочкам спасать рисунок. – Я склею его, сохраню... Вы же настоящий художник! А рисунок принадлежит таланту, а не вам лично.
Молчун не воспринял её возмущение всерьез, и упрямо продолжал не верить в себя: «Вы не беспокойтесь, у меня таких риунков очень много, я постоянно рисую море. Вот некоторые – в этой папке...» - он рукой указал на большую коричневую папку, лежащую почти у его ног.
Она, стоя на коленях, продолжала собирать брошенные кусочки, спасать рисунок.
- Что вы делаете? – изумился он. Но негромко, продолжая оставаться самим собой, Молчуном. И тоже опустился на колени. Со стороны могло показаться, что перед ней.
- Я благодарна. Я вам очень благодарна. – И всякий раз, когда их руки встречались, прижимала его руку к своей.
Ему впервые в жизни почудилось, что он может женщинам всерьез нравиться, что рисунок лишь предлог, что эта женщина может полюбить его. Он ждал такого момента десятилетиями. Но ведь надо было на женские чувства отвечать, а его роковая неуверенность в себе стала его тормозить.
Мамина мама советовала: «Не влюбляйся! Это мучительное чувство. Пусть лучше очаровываются тобой., сходят с ума от тебя. Ты этого заслуживаешь!».
В ответ он смущенно опускал голову и тяжело вздыхал: не верил в свои амурные возможности.

Она просмотрела все рисунки, которые были в его папке.
- Вы не бойтесь своего таланта! Наоборот, всячески способствуйте ему.
Значит, она не только по одному рисунку поверила в его способности. И даже в его дарование. И радовалась этому дарованию.
- Я бы хотела, чтобы вы подарили мне рисунки, посвященные морю. Была бы счастлива иметь их... Они отвлекают от сложностей жизни.
Впервые он ощутил нежное женское внимание и позволил себе вообразить, что это не случайность. Сердце забилось в надежде. Он заставил его успокоиться: еще не верил в возможность счастья.
- Мне кажется, что я смог бы нарисовать не только море, но и вас на его фоне. Это было бы очень красиво... Если бы получилось.
«Если бы» неотлучно сопровождало все его произнесенные желания.. И ей это не понравилось.
- Вы обязаны верить в себя!
Он тихо-претихо, одними губами, спросил:
- А вы в меня верите?
- Я не только верю – я совершенно убеждена, что ваш Божий дар сотворит еще много прекрасного!
- Вам кажется, что-то у меня уже получилось? – опять еле слышно повторил он.
Она, в отличие от него, произнесла уверенно:
- Вы очень талантливы! И вообще...
Что означало это «вообще»? Он не хотел, чтобы оно относилось только к рисункам. Она же хотела, чтобы он обрел уверенность в себе. Как художник... А Молчун ждал другого.
- Мне кажется, я не смогу жить без этих картин! – точно угадав его желание, воскликнула она.
«Лучше бы она не могла жить без меня... Я люблю вас!» - пронзило его вдруг незнакомое чувство.

Неуверенно закапал дождь. Она старательно прижала к себе все отобранные у Молчуна куски рисунка. И поцеловала их.
- Зачем они вам?
Она еще плотней прижала все кусочки к груди, будто уже не могла без них обойтись. А Молчану показалось, что она спасала не только рисунок, но и его. И вовсе не от дождя, а от всего, что ему угрожало.
Вдруг он вспомнил, как однажды, он сел в такси, а с другой стороны распахнулась дверца машины и известный художник, которого Саша сразу же узнал, попросил подвезти его. Молчун, всегда откликавшийся на просьбы, ответил: «С удовольствием!». Они поехали вместе. Путь у художника оказался короче, и, прощаясь, он сказал: «Я слежу за тем, как вы дарите морю свои работы. Они прекрасны!..». Молчун счел это благодарностью за такси. А сейчас он вдруг захотел, чтобы о н а услышала те слова.Увы, художника рядом не было.
- Я благодарна. Я очень благодарна вам... Вы не обидитесь, если я преподнесу этот подарок своему мужу?

Май 2010 года.