ПРИЛОЖЕНИЕ
Тексты новых произведений Анатолия Алексина

• МОЛЧУН
  ГОНКИ
  ФРАЗЫ
  ОТКРОВЕНИЯ СВАХИ,
  КРАСАВИЦЫ,
  НЕСГОРЕВШИЕ ПИСЬМА,
  "КОГО ТЫ БОЛЬШЕ ВСЕХ ЛЮБИШЬ?",
  ЗЕМЛЯКИ,
  СУДЬБА ПРИГОВОРА,
  МАЧЕХА,
  «СМОТРИ МНЕ В ГЛАЗА!..»,
  ОБГОН,
  ОХРАННИК,
  ШАГИ

СУДЬБА ПРИГОВОРА
Рассказ


Уникальному целителю
Марку Уманскому
посвящаю


Иным кажется, что чем больше приятелей и знакомых они соберут у себя за столом, тем вечер будет более впечатляющим, интересным. Но эти две семьи не были приятелями или просто знакомыми. А давно уже стали словно бы неразлучным союзом, а еще точней, - братством. И знали, что каждая суббота ждет их встречи на склоне дня в одной из двух, не рядом расположенных, но, казалось, неразрывно объединённых квартир.

Согласно инициативе одного из четверых, по профессии литературоведа, они называли друг друга не по именам, а по прозвищам. Самое почетное прозвище Спаситель было вручено прославленному целителю. Которого бесчисленные пациенты, спасенные от недугов, боготворили... Себя же литературовед беспощадно прозвал Буквоедом, хоть преподавая в университете, с наслаждением «поедал», - вернее, вбирал в себя и дарил студентам - не «буквы», а творения классиков. Жене своей, известной пианистке, он присвоил звание Мелодистка. И только супруге Спасителя было оставлено её истинное имя Евгения. Буквоед, он же литературовед, ценил это имя: оно напоминало пушкинский роман в стихах.

Историю с прозвищами вполне можно было воспринимать как шалость. Наделённые ими неразлучные друзья, в течение недели непосильно устававшие, имели право на безвредные шалости. Ради отдыха...


Вокруг происходили политические баталии и склоки, борения меж бизнесменами, а они существовали в с в о ё м мире: спасение людей, музыка, литература. Спаситель сказал однажды, что силы и успокоение ему и его вернейшей соратнице, жене, надёжней всего возвращает общенье с духовностью. Коей и были заполнены те вечерние встречи....

Первою неизменно стартовала музыка. Мелодистка посвящала каждое свое выступление одному, но особенно близкому ей, композитору. Например, Шуману...

В тот вечер она напомнила, что женой Шумана была Клара Викс, тоже пианистка. «Но великая!» - уточнила Мелодистка, давая понять, что сама-то она к таковым не относится.

- Мне до неё, как до недостижимой звезды! – дополнительно нажала она на своё убеждение.

Все трое протестующе замахали руками. Решительней всех протестовал Буквоед.

Как всякий пламенно обожающий свою супругу, он был подозрителен и ревнив. Когда после концерта страстные поклонники пианистического искусства целовали руки Мелодиски, он силился понять: они Чайковскому и Шуберту признаются в любви или его жене? А если жене, то как исполнительнице шедевров или как женщине? Однако в кругу ближайших друзей подобных сомнений и ревнивых подозрений быть не могло. Возражая против унижения, которому, как ему казалось, подвергла себя Мелодистка в настоятельных сравнениях с Кларой Викс, он провозгласил: «Не скромничай! Ты у нас тоже...».

Подчеркнуто не обратив на это внимания, Мелодистка продолжала:

- Роберт Шуман прожил всего сорок шесть лет. Но успел создать , как пишут знатоки музыки, «программные циклы» и циклы лирико-драматические. Не говоря уж о поэме «Манфред», о мессе и реквиеме... похоже, что самому себе. Но Клара Викс, с которой он был неразлучен и даже успел побывать в России, где они имели огромный успех, надолго, а я думаю навсегда, продлила дорогу его Божественному дару.

Буквоед не скрывал, что гордится образованностью жены-пианистки: он восторженно аплодировал ей, а не Кларе Викс. Она же таких бурных одобрений супруга явно не одобряла. И поскольку юмор был непременным участником вечерних встреч, вспомнила:

- Между прочим, жену композитора Тихона Хренникова, много лет возглавлявшего Союз композиторов, звали Кларой Вакс. По этому поводу гуляла такая пародия:

Пускай отсохнет тот язык,

Кто скажет необдуманно,

Что Кларе Вакс до Клары Викс,

Как Тихону до Шумана.

Все беззлобно рассмеялись. Беззлобно и сдержанно, так как осуждать кого-либо у них было не принято.

- Пародия смешная, но не вполне справедливая, - проявила верность их традициям Мелодистка, сама только что ту традицию слегка нарушившая. – Зачем эти сравнения? – Она, добрая и совестливая, забыла и о том,, что совсем недавно сравнила себя, но не в свою пользу, с Кларой Викс. – Хренников был талантливым композитором. Но в своём жанре... Поэтому исполнять я буду всё-таки Роберта Шумана. Если не возражаете...

Все согласились. А она склонилась над роялем.


За музыкой следовала литература.

«Онегин, добрый мой приятель,

Родился на брегах Невы,

Где, может быть, родились вы...»

Этими словами Буквоед обычно начинал свои выступления. При словах «Где, может быть, родились вы...» он оглядывал благодарным взором друзей и, естественно, сверхблагодарно жену свою (дескать, что было бы, если б она вдруг не родилась или появилась на свет в другом городе и с ним бы не встретилась?!). Без неё он не мыслил существования. И это уж было совершенно всерьёз.

... В тот вечер, вслед за женой, сочувствовавшей недолгой судьбе Шумана, Буквоед скорбел по тому поводу, что многие великие – и писатели в том числе – тоже, увы, очень коротко жили. Гоголь – сорок три года, Чехов – сорок четыре, а самый почитаемый им поэт двадцатого века Александр Блок – и того меньше: всего сорок. Из гениев лишь Льву Толстому и Гёте удалось перешагнуть за восемьдесят.

Мелодистка, в свою очередь, присоединилась к супругу, горестно продолжив повествование о трагичных судьбах гигантов: Моцарт прожил тридцать четыре года, Шуберт – всего тридцать один. Она вернулась к Шуману, с которого те печальные подсчеты начались. Он пытался покончить с собой, кинувшись в реку. Неизлечимую болезнь сделали излечимой, конечно, всё та же Клара и врач, перед которым она преклонялась. Мелодистка направила низкий поклон в сторону Спасителя, который ассоциировался у нее со всем смелым и благородным, что происходило в медицинском мире. И прежде, и ныне...

Эпитеты «гений», «великий», «выдающийся» звучали в те вечера часто: интеллигентность и образованность требовали общения именно с ними.

Опять же вслед за женой Буквоед вспомнил о женах, сыгравших необычайную роль в жизни своих необычайных мужей, - Софью Андреевну Толстую, Анну Григорьевну Достоевскую...

При этом он с нежностью поглядывал на присутствующих супруг, которые таких взглядов заслуживали.

- Но меньше других жили, а , думаю, в литературе больше и прекраснее всех сотворили в эпоху свою Пушкин и Лермонтов... – вернулся он к своей непременной теме. – Не перестаю изумляться, до чего символично «имя» того проклятого пространства, на котором стрелялся Пушкин: Чёрная речка.

Все знали «имя» того чёрного- пречёрного места, но при его упоминании вздрогнули.

- До тридцати шести не дожил. Лермонтов представил нам самый точный диагноз пушкинской гибели:

Погиб поэт, невольник чести,

Пал оклеветанный молвой...

- Рано уходили еще и потому, что тогда в а с не было! – Мелодистка имела в виду конкретно Спасителя.

Тот непримиримыми движениями рук пытался её опровергнуть. И всё же признал:

- Да, медицина с тех пор шагнула вперед настолько, что ни в каких километрах не подсчитать! Вся медицинская наука. Вся... И Пушкина бы сегодня, не сомневаюсь, спасли!

- Персонально такие, как в ы! – утвердила еще раз Мелодистка.

Дабы не услышать со стороны скромности возражений, Буквоед стремительно вернулся к литературе:

- Вот мы автоматически повторяем за Михаилом Юрьевичем: «невольник чести». А что это значит? Значит, что Пушкин был в п л е- н у у чести и «в неволе»: бесчестным быть не мог, даже если б в шутку попробывал. А сам Лермонтов, как известно, прожил на десять лет меньше. Удивительно, но не космонавты первыми узрели, что Земля голубая - первым это понял Лермонтов:

В небесах торжественно и чудно

Спит Земля в сиянье голубом...

Космонавты увидели и подтвердили это спустя сто двадцать с лишним лет...

- Жаль, что и я не литературовед: тоже нашел бы воспевающие, но и горестные слова, - вроде, посетовал на судьбу Спаситель.

От гневного протеста Буквоед чуть не упал со стула:

- Вы нам необходимы в с в о ё м качестве! В самом главном из всех качеств...

- Не возражай: он говорит правду, - остановила супруга от присущей ему застенчивости Евгения.

Тут Спаситель перешел на прощальную тему:

- Мелодистке и Буквоеду спасибо! Получил духовную зарядку на всю грядущую неделю. А через семь дней снова, даст Бог, встретимся.

Евгения, как всегда, искренне его поддержала.

Внезапно поднялась и вновь села за рояль Мелодистка.

- Вы не устали? – столь же неожиданно поинтересовался Спаситель. – Столько подарили нам удовольствия... Лучше, может быть, вам отдохнуть?

- Через неделю вы соберётесь втроем, без меня: отправляюсь на гастроли. Не очень долгие... Но всё равно хочу исполнить на прощание – прежде всего для своего супруга! – еще одно сочинение Шумана. Его, разлучаясь даже на короткое время, исполняла для автора-мужа Клара Викс. Эта музыка просит не скучать, не изнуряться тоской. Я умоляю о том же самом...


О пребытии пианистки в другую страну и о ее первом концерте, как правило, с гордостью сообщало местное телевидение. Муж и на этот раз впился в телеэкран... Об искусстве сообщали в конце новостей. Оно не смело соревноваться с политикой.

Внезапно он застыл, схватился за голову... Телеведущий, завершая программу, актерски осевшим голосом известил, что «концерт, которого за рубежом очень ждали, не состоялся. Потому что известная пианистка, покидая самолет, потеряла сознание и была подхвачена стюардессой. А встречавшие немедленно отправили ее в больницу. Завершая сообщение, ведущий сказал, что первые исследования чрезвычайно насторожили врачей. И что один из проникших в больницу журналистов уловил слово «приговор». Впрочем, не исключено, что это ему показалось...».

Приятные известия неторопливы, а тревожные распространяются почти со скоростью звука: «Вы слышали? Приговор... Приговор!» - То была смесь сочувствия с любопытством. Но не среди друзей.

Спаситель немедленно примчался к мужу Мелодистки, И застал его в ужасающем состоянии. Тот смятенно повторял одно только слово: «Приговор... приговор...».

- Во-первых, как даже телевидение предположило, что журналисту это могло почудиться. Не исключаю и что сенсация привлекала его больше, чем удручала чужая беда. А во-вторых, и приговоры судьбы бывают разные: одни из них исполняются, а другие – и весьма часто! – подлежат отмене. Диагнозам же, не сочтите самоуверенностью, я доверяю только своим.

Он имел основания так сказать, поскольку признан был выдающимся диагностом.

Но обезумевший муж его не слышал:

- Я тут же... я немедленно еду к ней...

Не слезы, а рыданья прерывали его слова.

- Я же, наоборот, постараюсь сделать всё, чтобы её привезли сюда, к нам. И если к ней помчусь, то исключительно с этой целью. Ну, а с первоклассным хирургом я уже договорился. Мы вместе будем её спасать.

- Вы её...спасёте?

- Я же сказал!

Евгении Спаситель докладывал обо всём важном в деталях:

- Когда мы на той неделе вернулись домой и ты отправилась в ванную комнату, я сразу же позвонил ей по телефону. И попросил гастроли отменить... или перенести на какой-то срок. Чтобы пройти обследования. Мне не понравился цвет её лица. И пальцы подчинялись не так безупречно, как прежде. Игривое прозвище Мелодистка к ней не слишком подходило в тот вечер.

- И как она отреагировала на твой звонок?

- Обещала ко мне прислушаться. А утром улетела.

Почему муж не оповестил её о своих опасениях Евгения не спросила: он не тревожил жену раньше времени. Тем более, что диагнозам доверял собственным.

- Ты должен...

- Я сделаю всё, что обязан сделать, - перебил он Евгению, чего почти никогда не случалось.


Через полгода по телевидению сообщили, что отменённый ранее концерт известной пианистки состоялся с редким успехом. И что публика долго не расходилась, вызывая её на «бис».


Октябрь- ноябрь 2008 года.