ЖИТЬ ТОЛЬКО СОБОЙ?..
(о рассказе «БЕЗУМНАЯ» ЕВДОКИЯ»)

С самых юных лет Анатолий Алексин был человеком общественным.
Его всегда выбирали в различные комитеты: пионерские, комсомольские, благотворительные... Когда молодого поэта, прозаика приняли в Союз писателей, его тут же избрали в писательский комитет комсомола. Послевоенный приток в литературу пишущей молодежи, но рано повзрослевшей и много испытавшей в годы войны, был многочисленным и многообещающим. Имена, ставшие известными в скором времени, составили лучшие силы русской и многонациональной литературы. Почти все оставались еще в те годы комсомольцами. Так что комсомол Московской писательской организации жил интересной, творческой жизнью. Алексин был среди членов комитета наиболее активным – к нему тянулись люди, часто с неустроенной еще судьбой, бытом, литературными проблемами. В состав комитета входили не только собственно писатели, но и сотрудники писательской организации. Анатолий очень подружился с Ниной Боровской, начальником отдела кадров СП СССР, - тоже много лет избираемой в комитет. Эта дружба продолжалась долгие годы. Когда уже я, спустя десятилетия с тех времен, стала работать в Союзе писателей СССР, Нина Васильевна Боровская продолжала достойно исполнять нелегкие обязанности блюстителя кадровой политики организации, насчитывающей к тому времени десять тысяч членов.
У Нины росла дочь. Проблемная девочка. Анатолий не раз помогал вытаскивать ее из неприятных ситуаций, часто случающихся у подростков. Девочка подросла, полюбила юношу, вместе с которым и большой молодежной компанией отправилась на байдарках по какой-то подмосковной реке. Конечно, палатки, костры, гитары, песни до утра... Все туристы на следующий день вернулись, а дочка Нины и ее кавалер не вернулись. И никто не мог объяснить, когда и куда они отправились одни. Прошел в тревоге день, у мамы пролетела бессонная ночь... Она вызвала к себе Анатолия, и они стали, как поступают в подобных случаях, обзванивать больницы, милицию, морги...
К вечеру, с большим букетом полевых цветов в руках и блаженной улыбкой на устах, на пороге квартиры появилась дочка, которая даже и не подозревала, что её непредвиденное двухдневное отсутствие могло свести маму с ума. Была крайне удивлена реакцией Нины – и яростной, и радостной, и горестной. Анатолий, чтобы не мешать женщинам разбираться в той, очень личной, ситуации, деликатно закрыл за собой дверь квартиры.

Да... Прошли годы. Я не только сама познакомилась с Ниной Васильевной, начав работать заместителем председателя Совета по детской и юношеской литературе СП СССР. Но и вышла замуж за писателя Алексина. Как и всю жизнь очень обремененного общественными нагрузками... Но уже не в комитетах комсомола школы, института, Московской писательской организации, а высокими государственными постами. Отдавая силы и время общественным делам, писать хотя бы одну повесть или пьесу, или сценарий фильма в год приходилось только тогда, когда мы уезжали в отпуск. Не в творческий, как это делали многие Толины коллеги, на три-шесть месяцев, а в обычный (месячный и редко полуторомесячный!), как у всех трудящихся. И уезжал не отдыхать, а работать – изголодавшийся по «перу и бумаге». Когда мы отдыхали недалеко от Москвы, то ехали на машине: я – за рулем, Анатолий – на заднем сидении. В зеркало видела, что уже в машине хватался за ручку и на разных листочках, на полях газеты записывал одолевающие его сюжетные мысли. Мне было жаль его до слез: на что тратил время, отпущенное Богом для осуществления возложенной на него миссии? Если улетали в зимнее время на юг (чаще всего в Сочи), то, дав мне время распаковать чемоданы, тащил на набережную, чтобы скорее поделиться раздирающими его идеями.
Так было и в декабре 1975 года.
Подошли к морю, Анатолий и говорит: «Хочу написать повесть о людях, отдающих себя близким, просто окружающим, нуждающимся во внимании, и о тех, кто живет лишь собой, подчиняя своим интересам и родных, и друзей, и всех, кто рядом, заставляя отдавать их жизни ради «себя, любимой». И сюжет готов! Помнишь ту историю с дочкой Нины Боровской? Я положу его в основу повести».
Написал повесть быстро, назвал ее «Оленька».
Вернулись в Москву, сразу же пригласили Толиных родителей в гости: они очень дорожили встречами именно у н а с дома. После ужина Алексин прочитал «Оленьку». Мария Михайловна и Георгий Платонович удивленно молчали – никакого ожидаемого потрясения не последовало. Когда они ушли, я напомнила мужу о своих сомнениях в удаче произведения. В процессе работы я ему говорила, что он слишком буквально описал тот тревожный случай с дочкой Боровской... Что нужно сместить акценты – усилить конфликт Оленьки с ее классной руководительницей Евдокией Савельевной во взглядах на человеческую сущность: он должен стать основной сюжетной линией. Алексин понял мое пожелание, к которому не прислушивался ранее. Был увлечен рассказом истории, свидетелем которой был много лет назад. И равнодушная реакция на описанные события родителей тоже заставила посмотреть на написанное глубже. Повесть назвали «Безумной Евдокией». А основная ударная проблема выразилась в словах Евдокии Савельевны:
- Жить только собой – это полбеды, Гораздо страшнее, живя только собой, затрагивать п о х о д я и чужие судьбы.

Талантливая девушка учится в девятом классе. Увлечена рисованием, постигает профессию в художественной школе. Родители гордятся дочерью, полностью доверяют ее рассказам об одноклассниках, о классной руководительнице, для которой «не важен талант Оленьки», а важен «талант человечности». Она культивировала его у своих учеников, и гордится, что среди них не было «злодеев»:
- Мои ученики не стали знаменитостями... Но и злодеев среди них нет ни одного... Они не предавали меня и моих надежд. А насчет дарований? У них есть талант человечности. Разве вы не заметили?
Эти слова учительница сказала отцу Оленьки, когда случилась беда:
мама девочки, предполагая, что дочь погибла... лишилась рассудка.

Пересказывать сюжет уже не нужно: он ясен. Приведу лишь последние страницы повести, содержание которых и стало предметом столь горячего отклика рецензентов, не говоря о мешках писем читателей, которые получил журнал «Юность» после публикации «Безумной Евдокии».

«Мы возвращались из того дома, где осталась Надюша. Оля с Люсей и Борей шли впереди. А мы с Евдокией Савельевной немного отстали.
Евдокия Савельевна была тихой, поникшей. Фигура её уже не казалась такой громоздкой, а шляпа с обвислыми полями не выглядела такой нелепой.
- Если бы мы не приехали утром, не подняли шума, ваша жена была бы здорова. Выходит, я во всем виновата.
Она произнесла это грустно и убежденно. Без расчета на то, что я стану ей возражать. И всё же... Хотя родителям всегда хочется переложить вину детей на чьи-нибудь или на свои собственные плечи, я не посмел согласиться:
- Как же вы могли не приехать?
Она не ответила: широкие, обвислые поля шляпы как бы ограждали её от того, с чем она в данный момент была не согласна.
- И выходит, что «безумной Евдокией» Оля прозвала меня не зря.
- Судьба отомстила нам за это глупое прозвище, - возразил я. – Безумие пришло в н а ш дом. Что может быть страшнее? Помните... Пушкина?
Не дай мне Бог сойти с ума!
Нет, легче посох и сума...
- Это так. Это, безусловно, так. Но реактивное состояние часто проходит....
- Вы не могли не взволноваться... и не приехать, - сказал я. Но Оля, я думаю, этого волнения не предвидела. Она не представляла себе, что её исчезновение примут так близко к сердцу, что начнутся поиски. Поэтому, может быть...
Сам того не желая, я стал искать аргументы в защиту дочери.
Евдокия Савельевна сняла шляпу. У нас дома, в квартире, она её не снимала. Видимо, она приготовилась к бою. И желала видеть глаза противника.
А я не хотел сражаться. Мне просто нужно было выяснить и понять.
- Не подумайте, - продолжал я, - разве могла, к примеру, Оля предположить, что Люся Катунина, которая так несправедливо, из-за ерунды обиделась на нее...
- Несправедливо? – перебила она. – Простите, мне бы не хотелось в буквальном, так сказать, смысле слова... за Олиной спиной... – Она кивнула на Олю, которая сгорбилась, будто и правда ожидала удара. – Но раз вы сами коснулись этой проблемы!
- Сейчас уже как-то мелко... всё это перебирать. Но ведь Оленька не смогла провести её на ту встречу.
- Это не так! – словно бы выстрела она. Это, безусловно, не так. Она з а б ы л а о ней. Забыла! Вот что ужасно.
- Как з а б ы л а?
- Люся стояла на улице с тяжелой папкой её рисунков. Она слышала через открытое окно, как Оля острила, задавала вопросы. Одним словом, проявляла эрудицию. А Люся даже уйти не могла: у нее в руках была папка!
- Вот видите, вы с такой раздражительностью... Зря я затеял!
Фигура её опять стала громоздкой. Это, как ни странно, проявилось в движении.
- Если вы примете сегодняшнюю историю за случайность, она повторится! Поверьте, что это так. Это, безусловно, так.
Как раз за мгновение до этого я хотел сказать, что один поступок не может полностью характеризовать человека. «Если он случаен!» - ответила бы она.
- Не подумайте, что Люся мне жаловалась, - спохватилась Евдокия Савельвна. – Она, как и вы, пыталась найти оправдание. Но оправдывать виновного – значит губить его!
- Вы думаете, Оля нарочно?
- Она просто решила, что любовь отбирает у людей гордость и самолюбие. Ведь Люся любила её.
- Ну, если даже так... то потом, когда Люся не могла нормально учиться, Оля вступилась за нее. Они с Надей вдвоем только знали причину. И Оля пыталась всем разъяснить. Но Люся сказала: «Мне не нужна защита!»
- Она сказала: «Не нужна т а к а я защита!» Одно слово меняет, как видите, очень многое.
- Какая... т а к а я?
- Мне не хотелось бы углубляться в чужую драму.
- Но раз мы начали...
- Про Люсины семейные трудности, действительно, кроме Оли и Надежды Григорьевны, никто ничего не знал. И не должен был узнавать! А прежде всего её мама, которая, как вы знаете, опасно больна. Оля же намекнула на эти события... всему классу. У нас учатся ребята из дома, где живет Люся. А дом этот новый и очень большой... Сама Люся ни в чем не винила отца. И в чем же его винить? Полюбил... И пожертвовал своей любовью ради больной женщины. Это легко?
Я с удивлением смотрел на Евдокию Савельевну. Она говорила о любви так, словно сама была когда-то ранена ею. Обвислые поля шляпы то касались земли, то волочились по ней. Но она этого не замечала.
- Жить только собой – это полбеды, - жестко произнесла она. – Гораздо страшнее, живя только собой, затрагивать п о х о д я и чужие судьбы.
«Всё слишком сложно. Поди разберись! – вспомнил я Олину фразу. И, будто угадав, что я подумал об этом, Евдокия Савельевна сказала:
- Если нет времени разобраться, лучше и не берись. И не пытайся небрежно, одной рукой разводить чужую беду!
- Неужели вы думаете, что Оленька нарочно? – бессмысленно проговорил я.
- Ей было некогда вникнуть. Недосуг! Как недосуг было, - она понизила голос, - заметить любовь Бори Антохина.
- Любовь?
- Разве вы н видели, сколько у него Олиных снимков? Меня он почему-то не фотографирует.
...
- Вы не думаете, что этот её последний поступок, который кончился так ужасно... был всё же протестом?
- Против чего?
- Против одиночества... в вашем классе.
- Тот, кто любой ценой хочет быть первым, обречен на одиночество, - вновь четко сформулировала она.
«Неужели это Оленька, их долгий молчаливый конфликт, - изумлялся я, -заставили её вот так, заранее, обдумать фразы, которыми она сейчас контратаковала меня?»
- Мои ученики не стали знаменитостями, задумчиво, замедлив нашу дуэль, сказала Евдокия Савельевна. – Но и злодеев среди них нет. Ни одного... Они не предавали меня и моих надежд. Насчет дарований? У них есть талант человечности. Разве вы не заметили?
- Заметил сегодня...
- К человечности талант художник может и не прилагаться, - продолжала она, но к дарованию художника человечность...-
- Это, безусловно, так! – перебил я Евдокию Савельевну её же словами.
- Да... безусловно, так, - согласилась она.
Мы помолчали.
...
- Война с недугами и несчастьями будет вечной. Иногда еще мы и сами убиваем друг друга.- Спохватившись, она сказала: - Я не Олю имела в виду. Все мы виноваты сегодня. – Потом всполошилась еще сильней: - Оля может принять всю вину на себя. Эта ноша окажется для нее непосильной!
...
Евдокия Савельевна остановилась И другие остановились. Возле дома, где нам с Олей предстояло остаться вдвоем.»

Повесть впервые была напечатана в шестом номере журнала «Юность» в 1976 году тиражом 2 660 000 экземпляров. Переиздана более сорока раз общим тиражом свыше 10 миллионов экземпляров. Награждена среди других четырех повестей Алексина Государственной премией СССР за 1978 г.
Ни одна из алесинских повестей не вызывала столь широкого и противоречивого отклика в прессе. Появилось свыше восьмидесяти рецензий. защищавших нравственную позицию Евдокии Савельевны, или отрицавших эту позицию, осуждавших Оленьку, либо оправдывавших юную эгоистку...
«Безумная» Евдокия» переведена на английский, испанский, японский, чешский, болгарский, венгерский, суахуми, персидский, китайский, греческий, югославский, польский, вьетнамский и на все языки братских союзных республик бывшего СССР...
По повести осуществлен радиоспектакль «Безумная Евдокия».