См. также:
ВОСПОМИНАНИЯ ТАТЬЯНЫ АЛЕКСИНОЙ

1.  «Неужели это было?...» (скачать и прочитать книгу)
2. «Семьи и судьбы» (в книге «Террор на пороге.»)
3. «Иду по дороге прошлого...»  (о романе «Сага о Певзнерах» и повести «Ночной обыск»)
4. «Так устроена жизнь» (о рассказе «Счастливые  часов не наблюдают...»)
5. «Прости меня, мама...» ( о трилогии «В тылу как в тылу» )
6. «Жить только собой?..» (о повести «Безумная» Евдокия»)
7. «Когда б вы знали...»  (о рассказах «Мертвое море» и «Виктория»)
8. «Смертоносные рейсы»  (о рассказе «Лимузин тронулся...»)
9. ПОВЕСТИ АНАТОЛИЯ АЛЕКСИНА И ЖУРНАЛ «ЮНОСТЬ»
10. Выстраданная правда произведений Анатолия Алексина
11. Письма внучке
12. Анатолий Алексин и его литературное наследие (К 90-летию писателя)
13. «ВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ…» Спустя столетия о судьбе русского дворянского рода Елчаниновых

«КОГДА Б ВЫ ЗНАЛИ...»
 (о рассказах «Мертвое море» и «Виктория»)

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

С этими строками Анны Ахматовой могут согласиться многие авторы и стихов, и прозы. Соглашаюсь и я, записывая воспоминания о том, как были написаны два рассказа Анатолия Алексина «Мертвое море» и «Виктория».
Еще в конце восьмидесятых годов прошлого века у меня возникли проблемы с позвоночником: появились боли при поднятии тяжестей, при исполнении работ по дому, в саду...
Анатолий Георгиевич был всегда очень популярен в Москве. Никто и никогда ему не отказывал в его редких личных просьбах, особенно касающихся здоровья родителей, жены, детей...
И на этот раз он позвонил директору Института ортопедии, и мы были тут же приняты. Мне сделали рентген позвоночника, и врач спросил: «И какая же у вас профессия, что позвоночник так изношен?!».
Я ответила: «Профессия – советская женщина». К тому же, военное, голодное детство, четырехлетнее житье в детском доме со всеми тяготами и непомерным для ребенка физическим трудом. А потом – таскание на руках детей в автобусах в ясли и детский сад, сумок с продуктами не только для своей семьи, но и для семей моей мамы, Толиных родителей, уже взрослых Алены и сына. И все мыслимые и немыслимые работы по дому...
Приехали в Израиль, стали пробовать избавиться от болей традиционными и альтернативными методами, вплоть до экстрасенсов. Пришла очередь и до Мертвого моря. Несколько лет подряд ездили в город Арад, жили в пансионате, откуда нас ежедневно возили на море...
Вставлю небольшое отступление. Анатолия, как и многих людей, всегда восхищали поступки, профессии, на которые он сам не был способен. Особенно его поражает профессия летчика: кажется, что гигантское воздушное чудище, смахивающее на гигантских доисторических земных обитателей, отрывается от взлётной полосы не могуществом техники, а могуществом и смелостью самого пилота. Он всегда поднимает голову, когда видит пролетающий самолет: ему это кажется таинством, не поддающимся техническим объяснениям.
Вот эти два обстоятельства – преклонение перед профессией пилота и мои недомогания - наделили героя рассказа «Мертвое море», летчика, судьбою, приведшей его после расставания с женой в Израиль, на берег Мертвого моря.
Алексин пишет: «Передо мной было оно, Мертвое море. Совсем мертвое: без подводных растений, без рыбьей суеты, без малейшего внутреннего движения... Летчики, как и профессиональные шоферы, страдают болезнью тазобедренных суставов и позвоночника: слишком часто, с опрометчивой напряженностью на них опираются. Морская же соль, как мне объяснили, словно клин клином, вышибает другую соль, вцепившуюся в суставы. Она благотворно действует на позвонки и тазобедренный остов.
Я не успел еще окунуться в целительно омертвевшую воду – и для начала окунулся в пластмассовый лежак под защитным тентом. Сзади, под другими тентами, утаивали себя от солнечной навязчивости две женщины. Они же меня, судя по откровенности разговоров, вовсе не обнаружили.»
«У той, которая исповедовалась, голос был удивительно ароматным. Он обволакивал не парфюмерными запахами, а ароматом женственности и обаяния. От него трудно было оторваться, он завлекал, - и я боялся, что он вдруг умолкнет...»
У настрадавшегося и разочарованного человека возникает надежда на ниспосланное счастье, на его возможность. Однако...
«Я слышал, как они поднялись. Направились к отелю по тропинке, что была, я знал, щедро окаймлена зеленью и цветочными ароматами.
Я отважился... и обернулся.
Ковыляя, прихрамывая на четыре ноги, от меня удалялась старость. Она пыталась не быть явной, согбенной. Но оттого лишь беспощадней себя обнажала.
Удалялась моя фантазия и моя надежда.
А передо мной было Мертвое море. Без подводных растений, без рыбьей суеты... Совсем мертвое.»

Той же темой, естественной для каждого, - надеждой на счастье, на искреннюю любовь, овеян и рассказ «Виктория», написанный там же, на берегу Мертвого моря, двумя годами позже.
Арад удивительно красив, поэтичен, утопает в вечно цветущих деревьях, кустах, клумбах...
После возвращения с пляжа мы дожидались спада жары и отправлялись гулять по живописным уличкам города. Старались каждый раз пройтись по всё новым и новым местам. Но одна из улиц стала нас привлекать ежедневно. Около довольно высокого металлического забора на задних ногах возвышался королевский пудель. Мы с Анатолием Георгиевичем сразу же назвали его Викторией, ибо именно только это королевское имя ему и подходило. Разглядели, что пудель был женщиной, «её величеством». Красота
Виктории была необыкновенной, на ее голову напрашивалась корона. Поражал аристократизм позы – всегда одинаковой, неподвижной. Она ждала своего хозяина или хозяйку. Мы так и не увидели момента их встречи. Но она не металась вдоль ограды, не обращала внимания на проходящих мимо людей: это было терпеливое ожидание любимого человека, олицетворяющее собой верность.
О такой Виктории нельзя было не написать рассказ. Созрел сюжет: одинокая, уже не очень молодая девушка избегает случайных знакомств во время прогулок с любимой собакой. Но однажды с ними, именно с ними, - девушкой и Викторией – заговорил мужчина средних лет. И покорил их обеих. Он не был похож на тех, кто искал с ней знакомств, обращаясь, якобы, к собаке. Его внимание к Виктории объяснялось его профессией: он был ветеринаром. А его комплименты, восхищение ею девушка воспринимала как косвенные комплименты и восхищение, обращенные к ней самой под прикрытием восхищения Викторией.
«О н не отвечал моим критериям мужского очарования. Но я преисполнилась благодарности к Виктории, которая, как я понимала, помогла е м у замаскированно проявить интерес ко мне.
О н не располагал особой мужской статью и той нахрапистостью, которую я прежде не раз принимала за неукротимую страсть, рожденную возвышенным чувством. Но силою – спокойной и деликатной – о н обладал. И та сила, коей он владел, овладевала мною. При всей её деликатности... Да еще светился, не ослепляя самоуверенностью, ум. И была в нем редкая непохожесть на всех остальных. Так уж мигом всё разглядела? Мне не пришлось разглядывать, поскольку о н ничего не скрывал. Перед силою той, что не устремлялась в атаку, я начинала слабеть и сдаваться.
...Обе мы в одночастье сделались жертвами. Но ведь и о н тоже, я заметила, хоть пока еще жертвой не пал... но припадать в мою сторону начал.»

У Виктории была родовая травма – чуть-чуть повреждена задняя лапа. Он предложил ее оперировать, чтобы устранить все последствия травмы. А затем подготовить ее к ближайшей собачьей выставке. В победе Виктории о н не сомневался. Так и случилось: «Золотая медаль» оказалась на шее Виктории.
«Поздравляя меня, о н сказал:
- Ну, что ж, не буду больше надоедать. Ваша собака не только здорова, но и стала медаленосцем. Люблю, когда верх берет справедливость. Виктория одержала викторию! Я очень к ней привязался. Думаю, мы с вами прощаемся не насовсем. Если Виктория пожелает вступить в мой Клуб четвероногих друзей... Передайте привет маме... И скажите, что я полюбил ваш дом.
О н любил справедливость, любил Викторию, любил свой Клуб. И даже наш дом... Только ко мне о н, оказывается, был равнодушен.
Да, то была виктория Виктории, её победа... и мое поражение. Откуда я взяла, что о н высказывается иносказательно? Слышала то, что мечтала услышать? Как страстно я выдавала желаемое за действительное!.. А я-то вообразила! Умеем же мы подсовывать выгодные для нас аргументы. Но обманывать самого себя всё же не так грешно, как других. Или, уж во всяком случае, это удар лишь по самому себе.

Уже дома Виктория, сообразив что-то, бросилась мне в ноги, будто вымаливая прощение. А потом, поднявшись, стала слизывать и глотать мои слезы. Она способна была на метания, даже на раздвоение, но только не на предательство. Не на измену... Потому что была собакой.

Мы с Викторией по-прежнему выходили гулять вдвоем. К нам опять пристраивались мужчины:
- Какой породы ваша собака? У нее «Золотая медаль»?!
Повод для отвлекающих маневров прибавился.
Виктория в ответ огрызалась. Но как-то уныло, печально. Рычала она или выла? Трудно было определить. И, несмотря на мольбы о прощении, искала его тоскующими глазами.
А я беззвучно ей подвывла.»

Та же тема, что и в рассказе «Мертвое море»: страстное желание любви и счастья и горькое разочарование из-за невозможности этому случиться.

Я начала это эссе стихами Анны Ахматовой и закончу его горестным стихотворением Михаила Юрьевича Лермонтова «Тучи», навеянным отправкой молодого офицера-поэта в ссылку на вечно воюющий Кавказ. Тоже повод (несравнимо более значительный!) для создания этих строк:

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурную, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.

Что же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? Злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные...
Чужды вам страсти и чужды страдания,
Вечно холодные, вечно свободные
Нет у вас родины, нет вам изгнания.

2010 год.