Книга Татьяны Алексиной "Неужели это было?.."
 

Валентина МИТНИК, филолог, литературный критик.

ПОРТРЕТ ЭПОХИ
Автобиографическая проза Татьяны Алексиной

"Врождённый порок капитализма - неравное распределение благ, врождённое достоинство социализма - равное распределение нищеты".
Уинстон Черчилль.

Недавно в издательстве «Скопус» (Иерусалим) вышла книга воспоминаний заслуженного работника России, репатриантки девяностых годов Татьяны Алексиной «Неужели это было?». Отдельные её главы публиковались в «Роман-газете» (2002), в книге «Семьи и судьбы» (2004), изданной в Москве престижным издательством «Олма-Пресс».
Поскольку суждение о самой первой из перечисленных публикаций в 2002 году было первым откликом израильской печати (см. рецензию-эссе Григория Окуня «Унесённые ветром» в газете «Вести» от 12.02.2002-го года; затем последовали публикации материалов будущей книги Т.Алексиной в США, Германии, Франции), подвигнувшим писательницу продолжить работу и обнародовать полный текст книги, мне думается, что я просто обязана продолжить исследование творчества автора, вложившего в книгу много умения и тщания.
Повествуя об ужасах сталинского режима, о хладнокровно развязанном терроре, совершаемом перепуганными людьми как самоутверждение, о стоящих на вершине фанатичных идеалистах, у которых, при всей их беспощадности, можно найти некоторые черты извращённого благородства, Татьяна Алексина показала, что ни одно из зол, которые тоталитаризм берётся лечить, не может быть хуже самого тоталитаризма. Этикет среды требовал воинствующего конформизма, а также доказательств отсутствия «интеллигентских» эмоций и предубеждений.

И всё же, констатирует книга, правда и человечность, как бы свирепо они не подавлялись, так и не вытоптаны до конца. И если вы не думаете о будущем, у вас его и не будет.
Писатель - это свидетель эпохи, участвующий в формировании образа времени. Сегодня именно мемуаристы собирают величайшую аудиторию. У тысяч людей, искалеченных коммунистическим тартюфством и фарисейством, нет чувства жизненных горизонтов. Сегодня они внимают, как не внимали прежде, ждут, чтобы писатели дали им понимание жизни, превосходящее рамки их опыта.
Татьяна Алексина черпала прямо из источника, отвергнув материал, прошедший через чужие руки. Поставить печать своей личности - знак куда более важный, чем авторское право. Она создала собственную «философию жизни». У неё есть особый, исключительно её собственный взгляд на вещи. Быть может, благодаря этому её творения выглядят здравыми, правдивыми, свежими, открывают то новое, что ожидал услышать мир. Писательница умеет с пониманием всматриваться в лицо жизни, оценивать, взвешивать, сопоставлять и объяснять миру жизнь. Именно эта печать личности,

личного взгляда на жизнь и известна под названием «индивидуальность».
Книга воспитывает мышление и вырабатывает критерии оценки, питает воображение, пробуждает страсти и вызывает сочувствие читателя.
Пророческая ясность повествования Татьяны Алексиной привлекает читателей. Благоприятный приём, оказанный публикой первой части сочинения, побудил автора вновь добиваться такой благосклонности и предложить ещё две части. Израиль открыл новые горизонты; вступили в силу дополнительные мотивы, побуждающие к действию и вызывающие интерес.
Успех сочинения я охотно приписала бы его внутренним достоинствам. Нет банальных и заурядных предметов. Предметы и картины полны необычности и интригующей новизны. Всё вызывает цепочку воспоминаний. Латинская поговорка гласит: «Не ищи ничего вне себя». Писательница научилась распознавать и ловить проблески света, озаряющие её душу изнутри. Верь себе! Нет сердца, которое не откликнулось бы на зов этой струны. Какой же высокой должна быть душа автора, какой стойкой воля, каким незамутнённым взор, чтобы без колебаний признать самоё себя своей философией. И это несмотря на то, что почти вся жизнь мемуаристки - это самососуществование. Полное и чистое возвышение не сердца или интеллекта, но души.
Мемуарная литература накопила множество внутрижанровых модификаций. Наиболее распространены мемуары монологические, полифонические, эпические. Многоракурсная автобиографическая проза Татьяны Алексиной вобрала в себя элементы всех трёх моделей.
Книга построена как у Данте. Мы спускаемся всё глубже и глубже в преисподнюю, от верхних её концентрических кругов до самых нижних; всё глубже и глубже, идя от того, что ясно сохранила память о годах молодости, юности, - к детству и почти забытому младенчеству. Метод живой и сильный, захватывающий читателя. Это очень трудно - вести рассказ о себе, пусть даже полный чистосердечием и откровенностью, - и в то же время быть интересным для других. И это главным образом потому, что автор изображает в большей степени жизнь, чем живущего. При этом мы не замечаем, что всё это говорится не столько для нас, сколько для себя - с целью уврачевания своего духа. Не замечаем потому, что всех нас не может не волновать то, о чём пишет Татьяна Алексина. Её сочинения целительны не только для самого автора. Они несут в себе заряд подлинной человечности и вызывают у читателя душевное движение. Читатель всегда желает быть захваченным, увлечённым, поверженным, влюблённым и даже соблазнённым. Автор находит среди своих героев достаточное число умов и сердец, способных забиться в лад с её сердцем. Вопрос стоит так: подняться или пасть? Речь идёт о великом молчащем большинстве. Некогда побывавший в стране Советов Нобелевский лауреат французский писатель Андре Жид обратил пристальное внимание на агрессивную браваду и демагогическое позёрство власть имущих, заставлявших людей считать себя счастливыми. На удар бича люди отвечали мужественным молчанием. «Да, - саркастически пишет Андре Жид, - они были счастливыми, но они были одинаковыми».
Времена, о которых повествует Татьяна Алексина, это была эпоха, когда ей нет дела до человека; его нужно использовать, как кирпич, как цемент, из него нужно строить, а не для него. Социальная архитектура становится враждебной человеку и питает своё величие его уничижением и ничтожеством.
Автобиографизм писательницы - только внешняя связь событий, а их содержание «шум времени». У неё синтаксис убеждённой собеседницы, а структура предложения, сочетания слов в нём горячо и вдохновенно объясняют себя и мир в тяжёлое время («век-волкодав», как называл это время Мандельштам), беспощадное к людям, к человеческой личности. Приговор писательницы беспристрастен и продиктован голосом души.
Татьяне Алексиной чуждо стремление к эффектам. Всё в её произведении спокойно, задумчиво, приглушённо. Нет пристрастия к бурной велеречивости. Впечатление полного погружения в реальность. Но такой покой будоражит, беспокоит, вызывает волнение сердца. И впрямь, истина требует точности и удовлетворения интеллекта, а страсть - неказистости. Да, страсть с большей лёгкостью достижима в неважном с виду. Парадоксально, но неказистость у автора выступает как источник возвышенного наслаждения души. Неказистость как благородство души.
Писательница смотрит на окружающую жизнь не через литературные очки, а собственными глазами. Это находит себе совершенное выражение и в художественном смысле. В процессе работы над книгой автор приобретает большой опыт. Опыт не имеет границ и лишён завершённости - это огромное чувствилище. Это сама атмосфера сознания, обладающая способностью угадывать невидимое по видимому, постигать суть вещей.
Судить о целом по части, вообще дар чувствовать жизнь так полно, что можно проникнуть в каждый её уголок - эти качества и составляют основу опыта. Если опыт состоит из впечатлений, то можно сказать, что впечатления и есть опыт.